Андрей Курков - Последняя любовь президента

– На работе все не такие! Вы тоже! Если б вы вот так пришли на службу, да еще с вашим звонким смехом, вас бы за пять минут у меня украли!

– Не украдут! – Задорный свет ее зеленых глазок снова радостно осветил меня и прошел насквозь, как радиация. – Давайте, я вам салатика положу!

Мы ели и пили, ели и пили, словно все эти салаты, телячьи отбивные, картошка фри были какими-то голограммами. Вот они стоят на столе. Нилочка подкладывает мне уже вторую отбивную, а я до сих пор не ощутил в своем желудке первой. На душе и в теле удивительно легко. Такое ощущение, что я с каждой минутой теряю вес!

Наконец, не чувство сытости, а, скорее, опустошенные салатницы и блюда останавливают меня.

– Все! – Я поднимаю руку в шутливом жесте, отгораживаюсь ладонью от остатков еды. – Теперь только сладкое!

Нилочка убирает со стола грязную посуду. Уносит ее на кухню.

Я посматриваю тревожно на дверь, через которую она сейчас внесет какой-нибудь торт. Даже самый маленький торт окажется великоватым на двоих.

Но в это время в проеме появляется она – в синем шелковом халате, подвязанном таким же блестящим шелковым пояском. Она останавливается перед столом. Игриво смотрит на свои босые ножки, потом на меня.

– Вы же любите сладкое, – полушепотом говорит она, и синий халатик падает на пол.

Нилочка замирает в позе Венеры Милосской, только в отличие от Венеры все у нее на месте, и я не могу не признать, что нагота ей к лицу. Я смотрю на нее и чувствую ускорившееся движение крови. Меня берет легкая оторопь. Красное шампанское притупило мысли, но ускорило естественную, здоровую реакцию тела на женскую наготу.

И я сижу, смотрю на нее не мигая и суматошно ищу в голове рациональное объяснение желанию подняться и броситься к ней. И понимаю, что пока я буду искать это объяснение, я не поднимусь. Вот мое спасение! Надо просто засыпать свой мозг вопросами типа: «Зачем мне это?», «Чем это может для меня кончиться?» Потом приходит простейшее объяснение: «У меня жена через месяц ждет двойню!» Я перевожу дух. Получилось.

Но в ее глазах удивление и вопрос.

– Извини, – стараясь придать своему голосу побольше нежности, говорю я. – Ты же все понимаешь! Мы ждем ребенка. Двух.

На ее личике видна борьба эмоций. Она удерживает на губках улыбку, а глаза бегают, словно ищут путь для отступления.

– Я просто не знаю, как выразить вам свою благодарность, – шепчет она.

Я хочу помочь ей выйти из этой ситуации, но не могу.

А Нилочка тем временем уставилась на мой подарок, лежащий на диване.

– Сергей Павлович, а вы меня пофотографируйте! Не так обидно будет! А то что же, зря перед вами все открыла?!

«Не так обидно будет? – думаю я. – Значит, все-таки обидно. Хотя и так понятно!»

Я быстро – с помощью красного шампанского – представил себя голого на ее месте перед женщиной, которая и не собирается раздеваться.

– Да, – киваю я. – Отличная идея!

Я заряжаю в «Олимпус» пленку, и мы смеемся вовсю, пока я, как настоящий папарацци и одновременно Зевс, метаю в нее вспышки-молнии. А она вдруг удивляет меня своей эротичной грацией, ее тело принимает удивительные, но естественные позы, линии ее тела начинают двоиться в моих глазах. Она ложится на пол, раскидывая в стороны руки и ноги, и ее голос, обращенный ко мне, весело звенит: «А теперь сверху! Вот так! А теперь от двери!»

В какой-то момент я понимаю, что звучит музыка. Ночной интимный блюз. И то, что мы делаем, похоже на танец.

Тридцать шесть кадров обнаженной Нилочки заполняют пленку «Кодак», и мы, внезапно остановившись, переводим дух, словно бы и не фотографированием занимались!

– Спасибо! Спасибо! – Нилочка легко поднимается с пола, подбегает и целует меня сначала в губы, потом в подбородок. – Я сейчас!

Я остаюсь один. Смотрю на фотоаппарат. Кладу его на диван, а сам возвращаюсь за стол. Этот танец мне явно понравился, но глубоко внутри ощущается странный осадок. То ли оттого, что сдержал свои желания, то ли из-за зависти к молодости и очарованию Нилочки. Притом и зависть эта как будто бы не моя. Будто бы это не я ей завидую, а все остальные женщины, потерявшие свою свежесть и задор.

Киев. Декабрь 2015 года. Ночь.

– Ты сюда пришел из-за картошки? – удивляюсь я.

– Да, но… господин президент. Это же по вопросу «чуда». Оказалось очень любопытно.

– Ладно, – тяжело вздыхаю я и движением головы отправляю генерала Светлова в гостиную. Там мы усаживаемся в темнозеленые кожаные кресла. Между нами журнальный столик.

– Так что? – спрашиваю я.

– Этот сорт картошки украден из американской лаборатории, – негромко докладывает Светлов. – Понимаете, это американский «топ-сикрет».

– А как же он у нас оказался, да еще и на заброшенном огороде?

– Разведслужба Министерства агрополитики.

– А с каких это пор у агропрома своя разведслужба?

– Было дело, – кивает Светлов. – Не хотелось растерять кадры, а разведка как таковая была не нужна и не по карману. Поэтому разбросали специалистов по министерствам. Раньше они техническим шпионажем занимались. Но теперь это нам ни к чему: ну украдут они какой-нибудь секретный чертеж, нам-то что? У нас теперь главное народ накормить.

– И эти разведчики сперли у американцев новый сорт картофеля? – догадался я.

– Да! А Ватикан его легализовал, зарегистрировав божественное чудо!

– Толково! За это надо выпить!

Я позвал помощника, и на журнальном столике появилась бутылка красного Артемовского шампанского.

– То есть, – продолжал я, – кем-то была проведена блестящая операция, позволяющая нам спокойно выращивать этот уникальный краденый картофель и дальше?

– Да.

– Но ты знаешь, кто за этим стоит?

Светлов отрицательно мотнул головой.

– Если б узнать, можно было бы и наградить достойно, – вслух размышлял я.

– Поговорите с министром агрополитики!

– Постой-постой, – я задумался. – Но ведь министр агрополитики у нас генерал артиллерии Власенко.

– Вот-вот, – вежливо усмехнулся Светлов.

– Тогда мы его и наградим!

Власенко я встречал редко, но новость, принесенная Светловым, меня и порадовала, и удивила одновременно. Не все у нас потеряно, если сельским хозяйством руководят генералы! Это точно! Побольше бы нам таких генералов в гражданской жизни и поменьше в армии!

Мы выпили за здоровье сельхозминистра и его команды. Вскоре Светлов ушел. А я закрылся в ванной и, поставив бокал красного шампанского на подоконник, залюбовался Андреевской церковью. Спуск был пустынен и безлюден. Обледенелый булыжник мостовой блестел в свете желтоватых фонарей. Горело несколько витрин кафе и магазинчиков.

Вдруг свет фонарей стал ярче. Я присмотрелся. Увидел, что к свету фонарей подмешался какой-то пришлый свет. Оказалось, снизу вверх выбирается по обледенелой мостовой джип «хаммер» желтого цвета. Его мощные фары на мгновение «зацепили» мое окошко, и я отшатнулся в сторону, словно бы почувствовав опасность. Свет фар словно задержался в моем бокале красного шампанского. Я протянул руку и забрал бокал с подоконника.