Семен Данилюк - Законник

В двадцать пять лет, поздним июньским вечером, следователь Илья Гулевский завернул за угол прокуратуры и, будто самолет в птичью стаю, буквально воткнулся в группку школьниц-выпускниц.

– Вот ведь толоконный лоб! – тонкая как хворостинка и легкая как обечайка девчушка в белом кружевном платьице сердито отерла свой лоб. И – первая засмеялась.

Гулевский сглотнул, подтянул её к себе, тихонько поцеловал ушибленное место, разглядел легкую тревожную «косинку» в зрачках.

– Легче?

Она, озадаченная, кивнула.

– Тогда пойдем? – он протянул руку.

– Пойдем, – без колебаний согласилась она.

Притихшие подружки проводили их ошарашенными взглядами. Они прогуляли до рассвета, рука в руке. Утром, показав на окна своей квартиры, охватил ее личико и спрятал меж пальцев, будто в кокон спеленал; волнуясь, произнес: – Пойдем?

– Пойдем, – упавшим голосом согласилась она.

Такого лета в жизни Ильи Гулевского больше не было. Каждый день с ней был не похож на другой. Он засыпал, вспоминая теплый акцент (Беата Дымниц была из семьи обрусевших поляков), и просыпался, счастливый от мысли, что сегодня увидит ее. Звонкая, переполненная жизнью фантазёрка, она ничего не требовала. Просто порхала рядом и ухитрилась превратить его жизнь в праздник. Но потом он ощутил в ней ожидание. И вдруг испугался. Он чувствовал себя не выгулявшимся, не готовым поступиться привычной холостяцкой жизнью. Он не отказался от нее, просто замешкался. А она не захотела ждать. Будто бабочка, покружила еще, помахала крылышками, намереваясь опуститься. Но не получив сигнала на посадку, улетела в другую жизнь – поступила в Калининградский институт культуры. Спохватившись, Гулевский кинулся было следом – вернуть. Но тут его как раз бросили на раскрытие серийных краж автотранспорта, через месяц в группу влился курсант-выпускник Стремянный с его бесчисленными барышнями под рукой. И – потихоньку засосало. Какое-то время в Гулевском еще звучал колокольчиком тёплый девичий смех, но потихоньку затих. А еще через полгода он как-то вдруг женился. Родился сын. Вскоре защитил диссертацию. И образ Беаты окончательно затушевался меж доступными студентками, искавшими внимания своего преподавателя.

Теперь он стоял взмокший, сердце бухало метрономом.

– У меня ж муж на учете по онкологии, вы знаете, – робко напомнила начальнице Нелли.

– Как не знать! – едко подтвердила та. – Каждый раз, что-то прошляпив, вы мне об этом напоминаете. Но если б вы хоть чему-то учились! Нет, всё, хватит! Ищите другую работу.

– Как же это! – девушка ойкнула. – Беата Станисловна, родненькая!

Управляющая поспешно отвернулась от неё, чтобы скрыть невольную улыбку, заметила фигуру в проеме. Прищурилась. Прятаться дальше было бессмысленно.

– Что? Разносы по-прежнему не даются? – Гулевский вальяжной походкой вошел в кабинет. Беата вгляделась. Вспыхнула.

– Ступайте, Нелли! – прервала она разговор.

– Но, пожалуйста!

– После, после.

Девушка поднялась, с любопытством оглядела незнакомца и – выскочила наружу. Гулевский подошел вплотную, разглядел ухоженное, в самом начале увядания женское лицо, знакомую «косинку» в зрачках.

– Беата, – выдохнул он. – Ведь это ты. Поразительно, но всё та же. Будто при нашем знакомстве.

Он потянулся, как когда-то, к её лицу. Беата, всё еще огорошенная, отступила, рукой указала на диван, опустилась подле.

– Но как ты? Где? Что?…Впрочем, где, понятно. Черт, всё смешалось, – Гулевский потеребил переносицу.

По лицу Беаты пробежал лучик, – она вспомнила мальчишеский этот жест. Слегка оправилась.

– Тебя, кажется, надо поздравить? – произнесла она, задавая приятельский тон. Гулевский недоуменно приподнял подбородок. – Ну, как же. С юбилеем и – потом с орденом. Награда нашла героя.

– Так ты знаешь?! – удивился он.

– В наше время это нетрудно, – Беата кивнула на компьютер. – Набираешь в поиске фамилию. И – пожалуйста!

– Но всё-таки набираешь.

Беата нахмурилась, будто уличённая в чем-то предосудительном.

– В сущности, я знала, что ты состоишься. Не обязательно, что станешь ученым. Но что будешь, как моя доча говорит, в шоколаде, ждала. Ты ведь всегда шёл к цели ледоколом.

Краешек рта ее едва заметно изогнулся.

Он вспомнил, – так она делала, когда что-то в нём не нравилось. Вот и сейчас, – то ли похвалила, то ли упрекнула.

– Но как ты-то здесь оказалась? – Гулевский демонстративно огляделся. – Ведь поступила в институт культуры.

– И – получила диплом. И работала в музее, – подтвердила Беата.

– А потом как у всех. Пришли ухватистые девяностые, надо было выживать. Маленькая доча на руках. Закончила бухгалтерские курсы. Потом – финансовый.

– Ты – бухгалтер?! – поразился Гулевский.

– И – представь, очень неплохой. По рекомендации пригласили сюда. Осмотрелась, подсидела предыдущего управляющего. Во всяком случае, так говорят за моей спиной. Хотя вообще-то ни сном, ни духом. Но не спорю – репутацию надо поддерживать.

Глаза Беаты залучились знакомым лукавством.

– И – как управляешься?

– Трудно. Главная проблема, – она перешла на доверительный шепоток, – я, видишь ли, не ворую и взяток не беру. Но в это никто не верит. И всё время пытаются всунуть. А когда не получается, допытываются друг у друга, кто дал больше. И уже такого себе напредставляли, что о моих доходах и о связях в верхах легенды складывают. Ловкая из меня вышла интриганка.

Она заговорщически подмигнула. Гулевский невольно засмеялся, – из-под деловой женщины за сорок то и дело выглядывала прежняя, искрящаяся девчонка, которая, озорничая, норовила дать ему исподтишка пендаля.

– Совершенно не изменилась, – Гулевский накрыл ее ладошку своей.

Дверь без стука распахнулась, вошла крупная, несколько нескладная молоденькая женщина с глазами, спрятанными за толстыми линзами очков.

– Мамуль! Я ключи забыла, – баском выпалила она с порога, удивленно уставилась на диван. Смущенная Беата отдернула руку, поспешно поднялась, будто застигнутая на свидании школьница.

– Познакомься, Ариша. Мой старый друг юношества, а ныне крупный ученый-правовед Илья Викторович Гулевский, – представила она.

– Вижу, что друг, – съехидничала Ариша. Рядом с изящной матерью она казалась кукушонком, взращенным канарейкой.

Гулевский поднялся, протянул руку:

– Илья. Очень приятно.

Девушка поспешно сдернула очки, проморгалась, неуютно, глаза в глаза, приблизила лицо, близоруко сощурилась. Без очков лицо оказалось красивым, а в зрачках её Гулевский разглядел знакомую «косинку». Только не было в ней материнского лукавства.

– Нам приятно, что вам приятно, – с чопорной усмешкой ответила Ариша, взяла поданные матерью ключи и вышла, изобразив напоследок книксен.