Семен Данилюк - Законник

Стремянный и Матусёнок в поисках неизвестной отравительницы работали не покладая рук: составили и распространили по гостиницам и ресторанам фотороботы, разослали ориентировки, в том числе в подразделения, специализирующиеся на работе с проститутками. Отрабатывали сутенёров.

По настоянию Стремянного, Матусёнок поднял и перелопатил уголовные дела и материалы об ограблениях с помощью клофелина (случаев криминального отравления сильнодействующими веществами не обнаружили вовсе). Изучались способы совершения преступлений, оставленные следы, приметы преступниц. По вынесенным приговорам встречался с осуждёнными, пытаясь через них выйти на след неизвестной. Сам Стремянный в надежде обнаружить источник приобретения азалептина активно отрабатывал «фармакологию». К ночи добирался он до дому, пропитанный лекарственными запахами. И подозрительная Ольга Тимофеевна мрачно гадала, в аптеке или в больнице завел супруг новую пассию.

Чем более вникал Стремянный в детали дела, тем более очевидным ему казалось предположение, что отравительница – каким бы несуразным и даже случайным ни выглядело преступление, – действовала не в одиночку, а была частью организованной группы. С недопонятыми пока целями, но – группы. Во всяком случае, наводчик существовал точно: кто-то же указал ей на жертвы, прежде, чем вошла в ресторан.

За дни и недели, истекшие с того дня, когда Стремянный взвалил на себя раскрытие убийства, он незаметно сблизился с молодым напарником.

Серафим Матусёнок при общении оказался не пустым трепачом, каким увидел его Гулевский, а смышленым, с острым глазом оперком. Убедившись, что со Стремянным можно быть откровенным, Симка рассказывал ему о том, о чем предпочитали молчать другие, – о закулисной стороне нынешней сыщицкой работы. В силу ли молодости, а скорее, бесшабашности, делал он это, лукаво посмеиваясь. И то, что для Стремянного было должностным преступлением, в устах Матусёнка выглядело легкой, простительной шалостью.

Именно общение с Матусёнком утвердило Стремянного в мысли, что разница между прежними сыщиками и нынешними не в том, что эти разучились раскрывать преступления. Хотя в целом уровень, как любил повторять сам, – ниже плинтуса. Но прежде опера, изобличив преступника, с гордостью волокли его в кутузку.

Нынешние же, со слов Симки, перво-наперво прикидывают, стоит ли объявлять о раскрытии преступления или выгодней укрыть от учёта – с пользой для собственного кошелька? Профессия перестала восприниматься как социальная миссия по очищению общества, а стала рассматриваться как возможность обогащения.

Впрочем, странно было бы иное. Если для всего чиновничества страны должность превратилась в доходное место, каким образом милиция могла остаться оазисом честности и законопослушания?

Сам же Матусёнок вызывал в Стремянном всё большую симпатию. Поступив на работу в милицию, он принял правила, установившиеся среди новых товарищей. И научился, подобно другим, использовать должностные преимущества к собственной выгоде. Но при этом, по наблюдениям Стремянного, сохранял внутреннюю чистоту. «Конечно, нельзя совсем не подпортиться, если справа-слева гнильё. А ты в общей куче», – подправлял себя Стремянный. Но здоровое начало в нём сохранялось, и Стремянному, чем дальше, тем больше, хотелось не просто использовать Матусёнка для раскрытия преступления, но, наперекор всему, взрастить из него истинного оперативника.

Да и самому Матусёнку общение с матёрым сыщиком было бесконечно интересно. Среди равных товарищей он казался себе крепким спецом. Но, оказавшись в одной упряжке с бывшим начальником «убойного» отдела, сразу разглядел в нём профессионала куда более высокой выучки, чем те, кто окружал его до сих пор.

Преимуществом Стремянного было и то, что в характере его не было морализаторства. Он обучал по принципу «делай как я», замечания и указания разбавлял бесчисленными шуточками и подколками. Меж ними установилось общение на равных, что особо оценил независимый Матусёнок Нередко «разбор полетов» продолжался за бутылкой, под хорошую закуску. И неизбежно перетекал к разговору о том, что волновало обоих, – о женщинах. Оба оказались бабниками, к тому же, любителями прихвастнуть. На свежие откровения молодого Стремянный отвечал ностальгическими воспоминаниями. Из любимых были, само собой, байки о молодеческих забавах под носом у бдительной супруги – Ольги Тимофеевны.

Матусёнок фыркал.

– А как нынче у вас с этим? – любопытствовал он.

– Ну, так не без барышень, – уходил от ответа Стремянный. – Хотя, если напрямоту, перевелись девушки с тонким художественным вкусом. В восьмидесятые мы с Гулевским, бывало, утомившись от оперативно-следственных мероприятий, выходили расслабиться на пляж и – обращали на себя внимание. А прошлым летом съездил в Серебряный бор. И что? – ходишь, ходишь по мясным рядам, из последних сил живот втягиваешь, – и хоть бы одна глазом повела. Совсем у людей вкус испортился.

Он подмигивал. Матусёнок хохотал. И всё более влюблялся в нового товарища.

Собственно, откровения Стремянного и навели Матусёнка на мысль доставить ему истинную благость.

В один из вечеров после бутылки «Парламента» он предложил продолжить отдых в гостях у двух подружек-студенток. «Тончайшие, изысканные существа», – убеждал Симка. Возбужденный «Парламентом» Стремянный, поколебавшись, изобразил разудалый жест, – согласился.

Подружки снимали двухкомнатную квартирку в панельной девятиэтажке на Профсоюзной. Дверь открыла плотная рослая шатенка в сильно декольтированном платье.

– Марианна, – представил ее Матусёнок. Прижав к себе, с чувством поцеловал в накрашенные губы. Предвкушающе облизнулся.

– А я Валерия! – вышедшая следом худощавая жгучая брюнетка с любопытством оглядела Стремянного. Карие глазки ее поблёскивали.

Блеск в глазах и оживление обеих девушек разъяснились, едва гостей ввели в проходную комнату. На колченогом журнальном столике, освещенном тусклым торшером, меж нехитрой закуской стояли две рюмки и опорожненная на три четверти бутылка армянского коньяка.

– Вижу, к встрече дорогих гостей подготовились добросовестно, – съехидничал Матусёнок, выгружая прихваченное спиртное.

– Мы-то готовы. Поглядим, на что готовы вы, – Марианна толкнула его в кресло и со смехом уселась на колени. Валерия подсела к Стремянному.

– Никак нервничаешь? – подметила она. Ободряюще улыбнулась.

– Расслабься.

Она пригнулась ниже, втянула ноздрями воздух.

– У, какой завораживающий одеколон! Ангелы, и те не устоят.

Одеколон на самом деле был «Шипр». Ревнивая Ольга Тимофеевна не баловала мужа поиском тонких ароматов. Но много ли надо мужчине, чтоб обрести утерянную самоуверенность? Всего лишь понравиться смазливой девчонке. Стремянный расцвёл. Подхватил со стола бутылку водки, ловко разлил.