Семен Данилюк - Законник

Многоголосье накатило на порог кафедры и – раскололось на отдельные, зализанные звуки.

– Ждать здесь! – послышалось повелительное. Дверь распахнулась, втиснулась округлая, коротко стриженая голова, внимательным взглядом отсканировала помещение, отпрянула, и в кабинет вошел Юрий Михайлович Судин.

«Будет дежа-вю», – Гулевскому припомнился далекий, девяносто восьмой год.

Судин и впрямь, как когда-то, захлопнул дверь. Провернул задвижку, дёрнул, убеждаясь, что запер, и, казалось, начал валиться на колени. Но – может, тоже вспомнил о первом визите или краем глаза уловил ожидание в глазах хозяина, – передумал и тяжко опустился на краешек стула.

– Подлец! Мир такого подлеца не встречал! – взрыднул он. Скорбно глянул на Гулевского. – Спроси, на чем упустил, когда переродился, сам себя спрашиваю и – не отвечу. Один раз в школе лобзик украл, – выпорол как сидорову козу. Казалось, на всю жизнь охоту отбил. А тут…Стыд-то какой!

Гулевский сидел пришитый к креслу, стараясь угадать, что будет дальше.

– Спрашиваю: зачем, подонок?.. Я только что из тюрьмы, – объяснился Судин. – Оказывается, на томографах решил наварить. Все они нынешние молодые таковы. Хочется в два горла жрать. Вот и не брезгуют ничем. Ладно, нашкодил по жлобству! Так приди ко мне, подонок, повинись! Ведь всему есть цена. Стоило ли оно того, чтоб друга?.. Я понимаю, если б что серьезное… Но убить не хотел, тут ему верю. На это другая смелость нужна. А этот… Дрожит, мерзавец, морда перекошена, сопли со слюной текут и только одно бормочет: «Папулечка, спаси». Здорово, кстати, костоломы ваши его застращали. Ну, да не в претензии. Может, и на пользу. Я уходить, а он обхватил колено: «Папочка, миленький! Не оставляй, родименький!» Как пацаном при порке. Был трусом, им и остался. Веришь: пистолет в руку и – на месте б положил, чтоб без позора!

Пытливо глянул на закаменевшего Гулевского. Выдохнул тяжко:

– Конечно, что тебе до моих оправданий? – Он вытащил из кармана бутылку коньяка, резким движением свернул пробку, вопрошающе приподнял, ослабил узел галстука и – припал к горлышку. Тщательно выбритый кадык поршнем забегал над белоснежным воротничком. Осушив треть, робко протянул Гулевскому.

– Выпей, – попросил он. – По сути оба сыновей потеряли.

Лицо Гулевского перекосило. Судин неохотно поставил бутылку на стол.

– Что ж? Так и слова не скажешь? – укоризненно произнес он. – Ведь специально через пол ночной Москвы крюка дал. Потому что хоть и сволочная ситуация, а выпутываться из неё придется. Я тебя понимаю. У самого всё вот здесь… – Судин ткнул себя в грудь. Голос его булькнул. – Но не могу я позволить собственного сына, пусть подонка, но единственного, отдать на публичное поругание. Мать моя, бабка его, внучонком живущая; только после ишемического криза выходили. О жене, считай, молчу. Как думаешь, что с ней станет, если узнает? Котька твой мне самому всегда симпатичней моего стервеца был. Но Костя мёртв. И это невосполнимо.

– Он не только моего сына убил, – напомнил Гулевский.

– Ну, с остальными-то я разберусь, – отмахнулся Судин. Выжидательно замолчал.

– Что вы от меня хотите? – Гулевский неприязненно прищурился.

– Да в том-то и дело, что ничего особенно не хочу. Приехал, потому что не мог за негодяя сына не повиниться. А порешать я и сам всё порешаю.

Глубокие морщины на лбу Гулевского задвигались, будто волны в предгрозовую погоду.

– Что значит порешаю?

– Это значит, Илья Викторович, что сын ближайшего к президенту человека не может оказаться отравителем и бандитом, – снисходительно объяснился Судин. – Политически не может. Сбить кого-нибудь по неосторожности – бывает, превысить пределы необходимой обороны или даже в состоянии аффекта – еще куда ни шло. Но чтоб в банде. Тем более немыслимо, чтоб орудие преступления поставлялось по сути Управлением делами президента. Кто ж на такое согласится?.. Зато обещаю: я своему стервецу такую жизнь обеспечу, что тюрьма и колония в сладких мечтах сниться будут. Засуну в какую-нибудь дыру в Африке. Глядишь, еще и сгниёт от малярии или гепатита. Но – сгниет-не сгниет, – ты о нем больше не услышишь.

– Ваш сын уличён в организации убийства и пособничестве банде серийных убийц, – холодно напомнил Гулевский. – Уличён в полном объеме совокупностью неопровержимых доказательств, закрепленных в уголовном деле. Теперь им займется закон!

– Закон – не проблема, – нетерпеливо рубанул Судин. – Зря, что ль, хренову тучу их нагромоздили?

– Даже так? – поразился Гулевский. – И как же вы думаете всё это… провернуть?

– Я-то с чего над закорючками думать должен? Вон сколько вашего брата с этого кормится. Сами что надо подберут, разъяснят и применят.

– Мерзавцы! Да вы же – мерзавцы! – облокотившись локтями о стол, Гулевский подался вперед.

Чуткий Судин отскочил в сторону, напоминающе показал пальцем на дверь. Гулевский слегка опамятовал.

– Ничего, не в претензии, – успокоил Судин. – За родного сына и – смолчать? Так договорились?

– Не договорились и не договоримся, – прорычал Гулевский. – Я не только как отец, но как человек закона не позволю превращать его в фарс. Даже, – он скривился ёрнически, – ближайшему к президенту человеку.

– Этого и боялся, – Судин поднялся. – Ещё раз искренне сожалею о случившемся. Многое могу. А вот смерть развернуть вспять – это пока неподвластно. Буду краток – очень, без дураков, уважаю. Потому прошу об одном – не становись на путях.

Прощаясь, он склонился в низком поклоне, – еще раз прося прощения за то, что совершено, и за то, что совершить предстоит.

После ночного визита заместителя Главы администрации Гулевским овладела тревога. Он не был вовсе наивным человеком и понимал значение слова «административный ресурс». В его случае оно означало, что не позже, чем с утра, на следствие, а после – на суд начнется сильнейшее давление.

Качество уголовных дел давно вызывало у судей оскомину. Даже председатель Верховного Суда при последней встрече в открытую признал, что каждое второе дело, переданное в суд следственными органами, если не закрывать глаза на ляпы, можно с полным основанием прекращать или возвращать на доследование. А уж по такому делу глаза закрывать никто не станет. Если в процессуальных документах обнаружится хоть малейший изъян, адвокаты немедленно заявят о недопустимости добытых доказательств. На основании этого потребуют исключить обвинение в пособничестве отравителям как недоказанное, да и по эпизоду отравления Кости и Вадима будут настаивать на отсутствии у Егора Судина умысла на умышленное убийство, а значит, на смягчении наказания.

Вновь и вновь прокручивал Гулевский в уме собранную доказательственную базу, выискивая в ней уязвимые места. Забылся только под утро тяжелым, клочковатым сном. Проснулся от запаха дымящегося кофе и деликатного мурлыкания Арлетты: «Утро начинается с рассвета».