Михаил Черненок - Ставка на проигрыш

Реваз Давидович возмущенно побагровел:

— И вы поверили уголовнику?!.

Сипенятин вскипел:

— Полегче насчет уголовника, пахан! А за что ты мне неделю назад три тысячи отвалил?.. За мои голубые глаза?!.

На лице Реваза Давидовича не дрогнул ни один мускул. Возмущение его стало проходить, и он, с улыбочкой глядя на Антона, размеренно сказал:

— Я ни копейки этому авантюристу не давал.

— Откуда же у меня три тысячи взялись?! — выкрикнул Вася.

Степнадзе очень спокойно повернулся к нему:

— Уголовный розыск разберется, кого ты ограбил.

— Ну, паха-а-а-ан… — ошарашенно протянул Вася и угрожающе рявкнул: — В одну зону попадем — пятки чесать мне будешь!

Бирюков вызвал конвойного. Сипенятин, без слов поняв, что в его услугах больше не нуждаются, поднялся. Проходя мимо Реваза Давидовича, с ядовитой ухмылкой посоветовал:

— Не плети тут сказки — больше срок себе намотаешь.

Степнадзе сунул правую руку под пиджак, словно у него внезапно схватило сердце, исподтишка взглянул на молчаливо слушающую Маковкину и, уставясь Антону в глаза, взволнованно заговорил:

— Не могу, дорогой, понять, что в последнее время вокруг меня происходит. Ничего не могу понять!

— Рано или поздно, Реваз Давидович, это должно было произойти, — сказал Антон.

— Клянусь, понимаете, никаких икон я не помогал продавать!

— Икона — увертюра, опера — в другом. — Бирюков показал бланк наложенного платежа. — Кто и за что прислал вам эти деньги?

На лице Степнадзе не появилось ни малейшего намека на растерянность или недоумение. Однако прежде, чем ответить, он внимательно посмотрел бланк и лишь после того, когда убедился, что там действительно его фамилия, ответил:

— Это, дорогой, я книги отправлял. Мне оплатили их стоимость.

— Отчего перевод поступил на адрес Зарванцева?

— Алик живет в моей старой квартире. Я привык к этому адресу.

Бирюков чуть подумал:

— Зарванцев говорит иное…

— Что именно? — подавшись вперед, спросил Степнадзе.

— Что вы занимаетесь книгами втайне от жены.

— Правильно! — словно обрадовался Реваз Давидович. — Постеснялся, понимаете, признаться в этом.

— На языке юристов такое «стеснение» называется ложным показанием, — строго проговорил Антон.

Степнадзе виновато улыбнулся:

— Прошу прощения, дорогой. В дальнейшем обещаю говорить правду и только правду, как этого обычно требует от свидетелей судья.

— Весь книгообмен вы проводите через Зарванцева?

— По его адресу, — уточнил Степнадзе.

Бирюков встретился с настороженным взглядом Реваза Давидовича:

— С санкции прокурора мы проверили в почтовом отделении поступающую на ваше имя корреспонденцию и установили, что по адресу Зарванцева вам идут одни лишь переводы наложенного платежа. За последние два месяца, например, вы получили двадцать три таких перевода. Вам не кажется, что это односторонний книгообмен?

— Не пойму, дорогой.

— Что ж тут не понять? Вы получаете приличный наложенный платеж, но сами ни одной книги не выкупили. Проще говоря, вам их не шлют.

— Было время, слали, когда заказывал.

— У вас сохранились квитанции?

Степнадзе непринужденно расхохотался:

— Дорогой, я никогда не предполагал, что буду объясняться по этому поводу в уголовном розыске. Книгообмен не преступление, а если вы хотите обвинить меня в спекуляции, то это еще надо доказать! — Лицо Степнадзе внезапно побагровело. — Я возмущен вашей фантазией!

— Возмущаться, Реваз Давидович, не стоит, — спокойно сказал Антон. — Я не предъявляю вам обвинения, а лишь выясняю возникшее подозрение. Как бывший юрист вы, вероятно, знаете, что ничего противозаконного в этом нет.

Степнадзе недоуменно дернул плечами:

— На чем основано ваше подозрение?

— На подлинных фактах. И не только проводимый вами книгообмен нас заинтересовал. Кто из родственников у вас работает в Сухумском пединституте?

— Нет у меня там родственников.

Антон передал Степнадзе телеграфные переводы из Сухуми и Ростова. Наблюдая, как Реваз Давидович нахмуренно рассматривает их, заговорил:

— Перевод из Сухуми, очевидно, от женщины, с которой вы беседовали на пляже в Адлере и обещали через своего родственника протекцию ее дочери, поступающей в педагогический институт.

Степнадзе очень спокойно вернул переводы, посмотрел Антону в глаза и огорченно вздохнул:

— Вы очень большой фантазер. Это от молодости, с годами пройдет.

— Пока молод — попробую пофантазировать еще. — Бирюков протянул Степнадзе корешки переводов, полученных на Главпочтамте Зарванцевым. — Это что?..

Пересчитав их, Реваз Давидович с удивлением порассматривал почерк. Возвращая, твердо сказал:

— Не получал я этих переводов.

— Подделав почерк и подпись, их получил ваш племянник Альберт Евгеньевич Зарванцев по старому вашему паспорту.

— Этого не может быть.

Антон показал заключение почерковеда:

— Вот, ознакомьтесь.

Степнадзе, взяв дрогнувшей рукой бланк экспертизы, принялся его читать с таким видом, словно не верил своим глазам. Перечитав несколько раз, возвратил заключение Антону и тихо проговорил:

— Алик, Алик… Какой подлец Алик!..

Бирюков сразу же показал перевод, деньги по которому были получены Ревазом Давидовичем:

— А вот эти пятьсот рублей получили вы.

Реваз Давидович отрицательно покачал седой головой:

— Я ничего, дорогой, не получал.

— Есть тоже заключение почерковедческой экспертизы. Против нее возражать трудно, — сказал Антон, показывая другой бланк, официально заверенный экспертом-почерковедом.

Лицо Реваза Давидовича стало сразу сосредоточенным. Ознакомившись с заключением, он, словно считая, долго перебирал почтовые корешки, рассматривал их, недоуменно пожимал плечами. Наконец, возвратив все Антону, взволнованно заговорил:

— Ничего не могу понять! Как мой старый паспорт оказался у Алика, если я потерял его год назад?! Как Алик мог по моему паспорту получить деньги, если он на тридцать лет младше меня?!.

— Посмотрите на него, одетого в железнодорожную форму… — показывая фотографию Зарванцева, выполненную фотороботом, сказал Бирюков.

Впившись взглядом в снимок, Степнадзе нараспев протянул:

— Ка-а-ако-о-ой подле-е-ец…

— Хотите послушать, что Зарванцев говорит в своих показаниях?

— Хочу, дорогой, очень хочу!

Антон, нажав в столе кнопку, попросил дать воспроизведение магнитофонной записи допроса Зарванцева, затем — Сипенятина. Реваз Давидович слушал затаив дыхание. Казалось, кроме этой записи, сейчас его не интересует ничто на свете. Правда, иногда на его лице появлялась ухмылочка, иной раз он улыбался, но все это, как приметил Антон, было не настоящим, показным.