Фридрих Незнанский - Живая бомба

Поремский удивленно посмотрел на Камелькова, тот ответил ему таким же удивленным взглядом.

— Хорошо, — вновь заговорил Поремский. — Тогда поставим вопрос иначе. Видели вы когда-нибудь человека, сидящего перед вами?

— Видеть видел, — согласился Михайлов.

— Где и при каких обстоятельствах?

— В Питере, ответил Антон Антонович, — на набережной. При очень грустных обстоятельствах.

— При каких именно?

— Он, этот парень, стрелял в Роткевича. — Михайлов подумал, что бы еще такое сказать, и добавил: — Из пистолета.

— Вы в этом уверены? — вновь спросил Поремский.

— В чем? В том, что из пистолета?

— В том, что в Роткевича стрелял именно этот человек.

Михайлов еще раз посмотрел на Алекса Кузнецова и кивнул:

— Он, кто же еще. Только форма на нем тогда была ментовс… извините, милицейская.

— Ясно. — Поремский посмотрел на Кузнецова и сурово сдвинул брови. — Что и требовалось доказать, — сказал он.

В конце рабочего дня в дверь к Поремскому робко постучали.

— Войдите, — громко сказал «важняк».

Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшемся проеме показалась маленькая, плешивая голова. Узкие щелки глаз, затянутые в кокон морщин, внимательно посмотрели на Поремского.

— Можно? — спросил плешивый человек.

— Да, пожалуйста, — сказал Поремский.

Человек перешагнул через порог, плотно прикрыл за собой дверь и, замерев у двери, подозрительно оглядел стены и обстановку кабинета, словно подозревал стены и вещи в предательстве и измене.

— Проходите, садитесь, — жестом пригласил его Поремский, убирая бумаги, над которыми корпел вот уже полчаса, в стол.

Человек кивнул, подошел к столу и осторожно присел на краешек стула.

— Василий Васильевич Давыдов, — представился он. — Директор Лианозовского электромеханического завода. Я недавно беседовал с вашей… э-э… коллегой — Аленой Борисовной Никитиной. Я звонил вам полчаса назад.

— Я помню, — кивнул Поремский. — Вы хотели сообщить мне что-то важное.

Давыдов улыбнулся морщинистыми губами.

— Так точно. То есть… да, хотел.

Он испуганно глянул по сторонам, затем придвинулся поближе к столу и, чуть склонившись вперед, взволнованно зашептал:

— Владимир Дмитриевич, я знаю нечто, что поможет пролить свет на историю загадочной смерти господина Карасева!

— Да что вы! — изобразил удивление Поремский. — И что же это?

— Это… — Давыдов вновь окинул быстрым взглядом кабинет. — Э-э… скажите, Владимир Дмитриевич, я могу говорить откровенно в этих стенах?

— В каком смысле? — не понял Поремский.

— В прямом. Сами ведь знаете, как оно бывает. Скажешь слово, а тебя потом за это слово на крест, как Христа. Хотя говорил вроде бы при своих.

— А-а, — понял Поремский. — Вы в том смысле, что и у стен есть уши?

— Так точно! — радостно согласился Давыдов. — Я знал, что вы меня поймете. Так как? Могу я говорить откровенно или нам лучше побеседовать в каком-нибудь другом, менее официальном месте?

Поремский сделал серьезное лицо и сказал с твердостью в голосе:

— Уверяю вас, Василий Васильевич, этим стенам я собственноручно отрезал все уши. Можете говорить спокойно.

— Ну хорошо. — Три или четыре складки на морщинистой физиономии Давыдова облегченно разгладились. — В таком случае я расскажу все, что знаю. Я было хотел сообщить эти факты вашей коллеге, но по определенной причине не смог этого сделать.

— Что же это за причина? — поинтересовался Поремский.

— Видите ли, ваша коллега… женщина.

Поремский сделал круглые глаза:

— Да что вы! Не может быть! Вы это точно знаете?

Глаза Давыдова стали грустными, как у собаки.

— Напрасно вы иронизируете, Владимир Дмитриевич, — обиженно сказал он. — Когда вы узнаете все подробности того случая, о котором я хочу вам рассказать, вы поймете мои опасения.

Тогда, может быть, пора начать рассказывать? предложил Поремский.

— Вы правы. Итак… — Давыдов слегка замялся…Разговор этот происходил в бане. Если быть точным, в сауне. Есть в Новых Черемушках такая сауна… Вы понимаете?

— Что?

— Про сауну.

«Черт, он меня своими предисловиями и намеками с ума сведет», — все больше раздражаясь, подумал Поремский. А вслух сказал:

— Вы хотите сказать, что это был бордель?

— Ну вот, — облегченно вздохнул Давыдов. — Вы все поняли сами. Я, Владимир Дмитриевич, женат, у меня три дочери. Надеюсь, этот разговор, а вместе с ним и мое маленькое откровение останутся между нами?

Поремский взял себя в руки.

— Безусловно, — сказал он. — Продолжайте, пожалуйста.

— Итак, я был в сауне. Я только что вышел из парной и сидел в своем кабинетике с бутылочкой пива. Один. Сижу отдыхаю — и вдруг слышу за стенкой знакомые голоса. И голоса эти говорят… Простите, у вас не будет воды?

— Что за чушь? — поморщился Поремский. — Голоса говорят: «Простите, у вас не будет воды»?

— Да нет. Это я уже вам: не будет ли у вас стаканчика воды? В горле что-то пересохло.

Поремский наполнил стакан водой из графина и протянул его Давыдову. Тот взял стакан и одним глотком опустошил его наполовину. Вытер ладонью мокрые губы, внимательно посмотрел на Поремского и хрипло произнес:

— Итак, я услышал голоса…

Юле Ивановой снилось море. Она сидела на прибрежных камнях и смотрела на синие волны, на чаек, прохаживающихся вдоль белоснежной кромки прибоя. На душе у нее было легко и спокойно. Вдруг подул ветер. Небо на горизонте потемнело. За считанные секунды ветер нагнал облака и превратил их в тучи, и эти тучи, гоня перед собой черную тень, стали надвигаться на Юлю. Море начало волноваться, ветер подул еще сильнее, прямо Юле в лицо, и дыхание его было холодным и колючим. Сердце Юли учащенно забилось, и она проснулась.

Открыв глаза, Юля увидела прямо перед собой лицо Леуса.

Не веря собственным глазам, она приподняла голову с подушки и выставила перед собой руку. Пальцы наткнулись на щеку Леуса — худощавую, холодную, гладко выбритую.

Юля отдернула руку и вскрикнула. Тут же сухая, сильная ладонь легла ей на рот.

— Тихо, — сказал Леус. — Не шуми. Твоих соседей нет дома. Они уехали на дачу и появятся только завтра.

Он убрал ладонь с Юлиного лица.

— Как ты здесь оказался? — испуганно спросила Юля.

— Просто, — с холодной улыбкой ответил Леус. — Шел, шел и пришел. Лифт у вас сломан, пришлось подниматься пешком. Ну ничего. Главное ведь, что мы наконец увиделись, правда?

Юля промолчала.

— На ресепшн мне сказали, что ты болеешь, — продолжил Леус. — Могу я узнать, чем?

— Нет, не можешь.

Почему? — в напускном удивлении приподнял Леус белесые брови.

— Это женское.

— Да ну? — Леус смерил оценивающим взглядом ее фигуру. Остановился на трусиках. — Здесь? — весело спросил он.