Хансйорг Шнайдер - Смерть докторши

— Откуда вам все это известно? — спросил Хункелер.

— От «Радио Базилиск». В новостях передавали. Они сказали, что отныне глаз с вас не спустят. Знаете что? Можно кое-что вам сказать?

— Пожалуйста.

— Базельская полиция никуда не годится. Давно пора было покончить с этой иностранной сволочью. Вышвырнуть их к чертовой матери, в наручниках. А начнут артачиться — пластиковый мешок на голову, и дело с концом.

— Твое здоровье! — сказал Хункелер, поднял бокал и улыбнулся Хедвиг. Выглядела она замечательно, и праздник ей нравился.

Вино было хорошее, салями и мортаделла выше похвал. Только хлеб суховат.

— Можно тебя пригласить? — спросил Хункелер. Взял Хедвиг за руку и потянул в угол, где освободили место для танцев. Танцевали они целый час, подпевая по-итальянски музыке:

Наутро в семь часов Хункелер сидел на кухне и, глядя в окно, пил третью чашку чая. Зеленый дятел, описав красивую широкую дугу, сел на трухлявую грушу возле свинарника, передвинулся чуток повыше и застучал клювом. Его красная шапочка поблескивала на солнце. Сухой сук, точно арабский полумесяц, торчал на фоне блекло-голубого неба.

В ушах у комиссара все еще звучала вчерашняя тессинская музыка, хриплый голос Альбина, звон гитары. Как замечательно — влюбляться, в его-то годы, причем все время в одну женщину.

Он достал блокнот и карандаш и начал писать.

«Понедельник, 9 июля.

Первое: ровно неделю назад Кристу Эрни нашли убитой.

Второе: в первые дни ничего не происходило.

Потом внезапно целая лавина событий. Взорвалась „Анкара“, задушен Лакки Шиндлер, обнаружен Генрих Рюфенахт.

Третье: „Анкара“ меня не интересует, и Лакки Шиндлер тоже. Зато Рюфенахт очень даже интересует. Ужасно противно, но никуда не денешься.

Четвертое: Карин Мюллер — возможно, подстрекательство к убийству?

Пятое: куница слопала цыплят. Ужасно — не для куницы, но для цыплят.

Шестое: здесь лучезарное утро. Ужасно, что нельзя остаться.

Седьмое: визит к антиквару Дрейфусу.

Восьмое: совещание будет ужасно противное. Девиз: „Пошли вы все в задницу!“ — иначе не выдержать.

Девятое: вечером наведаться к Рюфенахту. Он, конечно, будет вилять и хитрить, но я его уличу.

Десятое: тессинская музыка иной раз отвратительна, иной раз — чудо как хороша».

Хункелер налил себе четвертую чашку, стал пить. Чай был горький, настаивался слишком долго. Он снова схватился за карандаш.

«Одиннадцатое: почему у зеленого дятла красная шапочка? Почему он такой красивый?»

Вошла Хедвиг, в синем пеньюаре. Ступала осторожно, вроде как не совсем проснулась. Он налил ей кофе.

В половине десятого он был на Дюфурштрассе, звонил в дверь антиквара Дрейфуса. Ему открыли, он поднялся по широкой лестнице и вошел в переднюю солидной старинной квартиры. По стенам витрины со скарабеями и бронзовыми фигурками Анубиса, Осириса, Исиды. Две известняковые плиты с иероглифами, на третьей — длинное лицо и изогнутые губы Эхнатона.

Дрейфус оказался кряжистым семидесятилетним мужчиной с седой шапкой густых курчавых волос. Хункелер представился, вынул из кармана скарабея и подал ему. Антиквар мельком взглянул на вещицу и улыбнулся. Потом прошел в комнату — судя по всему, это был кабинет, — сел и вставил в правую глазницу специальную линзу. Минут пять он изучал жука, молча, крепко сжав губы. После чего положил линзу и скарабея на стол. Лицо озарилось счастливой улыбкой.

— Вообще-то я мог бы и не разглядывать его так тщательно. Я сразу понял, что это не подделка.

— По каким признакам?

— Голубчик, я уже пять десятков лет занимаюсь древностями. Как взял его в руки, так сразу и понял. На редкость красивый экземпляр. Эпохи Тутмоса Третьего, такие нечасто встретишь. Более поздних, эпохи Рамсесидов, девятнадцатой и двадцатой династии, сохранилось куда как много. А дальше сплошной упадок. Вам знакома гробница Тутмоса Третьего?

— Нет.

— Она невелика. Но, на мой взгляд, удивительно красива. На стенах небольшие фигуры, как бы в стиле Пикассо. Компактное, невероятно впечатляющее единство. Но скарабеев той эпохи дошло до нас очень немного.

Дрейфус поднял взгляд на комиссара — с напряженным ожиданием.

— Он не мой, — сказал Хункелер. — Не знаю, захочет ли владелец его продать. Тем не менее я бы хотел узнать его приблизительную стоимость.

— Еще тридцать лет назад можно было купить такого за несколько сотен франков. Но с тех пор цены невероятно выросли. Люди ищут вечные, надежные ценности. К тому же вывоз предметов древнеегипетского искусства жестко ограничили. Хороший товар, конечно, достать можно, однако не вполне законным путем. Я этим не занимаюсь, не хочу портить себе репутацию.

Левой рукой Дрейфус взял скарабея, положил на тыльную сторону правой и секунду-другую любовался жуком.

— Я бы продал его за восемь тысяч франков. Если б взял на комиссию, с вашего разрешения. Но вы не желаете продавать.

Он положил скарабея на стол. Хункелер взял безделушку, спрятал в карман.

— Большое вам спасибо. Само собой, я оплачу ваше экспертное заключение.

— Ну что вы. Я очень рад, что мне довелось увидеть такого изумительного скарабея.

Антиквар проводил Хункелера к выходу.

Хункелер заехал на Миттлере-штрассе, припарковался, вынул из ящика почту. Поднялся в квартиру, распахнул все окна, чтобы впустить свежий воздух. Потом просмотрел почту. Ничего интересного, все отправилось в мусорное ведро.

Потом он сходил к киоску на Бургфельдер-плац, купил пачку «Рёссли-20. Суматра» и пачку «Филлигер. Премиум № 8». С этими покупками зашел в «Летний уголок» и подсел к Эди, за стол завсегдатаев.

— У меня есть четыре кружка тессинского сыру, — сказал Эди, — один посетитель подкинул, у него там дача. Вчера привез. С оливковым маслицем, уксусом и черным перцем — объедение, пальчики оближешь! Хочешь попробовать?

— Нет, спасибо. Сделай мне эспрессо.

Эди разочарованно пошел к кофеварке, послышалось шипенье, он наполнил чашку, отнес Хункелеру и скрылся на кухне.

Хункелер достал две сигары — одну «Рёссли-20» и одну «Премиум», — снял целлофан и положил их рядом друг с другом. «Рёссли-20» потолще «Премиума», но мундштуки у обеих одинаковые, конически заостренные.

Он взял со стола газеты. «Базлер цайтунг» сдержанно сообщала, что на Базельской ривьере, прямо за Миттлере-брюкке, из Рейна вытащили покойника. Имя его пока не названо. Неясно также, утонул он или стал жертвой преступления. Идет дознание.

«Бульварцайтунг» напечатала на первой полосе поясную фотографию Лакки Шиндлера. Снимок сделан минимум лет десять назад. Вол осы до плеч, вид здоровый, на липе улыбка. Внизу подпись: «Лакки — вторая жертва убийцы докторши?»