Лилия Лукина - Если нам судьба...

Всю субботу я провела, к великому удивлению его соседей, у Чарова, стараясь не особенно торопиться. Но, как я ни тянула время, к вечеру комната приобрела жилой вид и оказалась довольно миленькой, для всего нашлось место. Мебель смотрелась вполне пристойно, книги чинно стояли на полках, посуда — в буфете, в уголке около двери притулился холодильник, а главное место у окна занимал телевизор. Даже старый диван, покрытый синтетическим полосатым черно-фиолетовым пледом (как бы мне вспомнить, кто мне это страшилище подарил, не мог испортить общую картину. Словом, заходи и живи. Только абажур и карниз с портьерами я вешать не стала. Сам справится, не маленький. Оглядывая уже из дверей в последний раз комнату, я подумала: дай-то Бог, чтобы жизнь Владимира Сергеевича чему-нибудь научила, и он смог правильно использовать эту улыбку судьбы.

Проснувшись в воскресенье, я поздравила себя с официальным началом лета и заодно с Днем защиты детей.

Маясь от безделья, я сидела перед телевизором, блуждая по каналам в поисках хоть чего-нибудь более или менее интересного, когда позвонил Чаров.

— Только что проехали на четырех машинах, — сказал он.

— Спасибо, Володя, — я положила трубку и посмотрела на часы — судя по времени, это был второй московский рейс, и я пулей вылетела из дома.

Сумку со всем необходимым все эти дни я возила с собой в машине. Присмотревшись к тому, как одеты уличные продавщицы, я подобрала себе нечто соответствующее и надеялась, что не буду выделяться своим видом. Заряженную цифровую видеокамеру, заранее жестко закрепленную в полиэтиленовом пакете, в котором я вырезала отверстие для объектива, я планировала установить внутри треноги. Некоторая фора во времени у меня была, и я просто обязана успеть все подготовить.

Влетев на стоянку, я выскочила из машины и, схватив сумку, побежала переодеваться в туалет. Я буквально срывала с себя одежду и запихивала ее в пакет, нимало не заботясь о том, помнется она или нет. Быстро надев широкую и длинную на резинке юбку и вязаную льняную кофту, я собрала волосы под бейсболку и надвинула ее пониже на глаза, накрасила губы помадой жуткого морковного цвета и в довершение всего надела большие темные зеркальные очки. Все это барахло я купила по дороге из аэропорта после того, как договорилась с продавщицей газет; Критически оглядев себя в зеркало, я решила, что в таком виде меня родная мать лицом к лицу не узнает, и побежала занимать исходную позицию.

Моя новая знакомая меня очень обрадовала, когда сначала не узнала, а после помогла установить камеру, заговорщицки подмигнула, уступила свое место и пошла посидеть в тенечке на скамейке неподалеку — посмотреть бесплатный спектакль, да и за товаром приглядеть. А я начала осваивать новую для себя профессию.

Объявили о прибытии рейса, и встречающие потянулись к выходу с летного поля в город. Матвея среди них не было. Вот уже начали выходить первые прилетевшие, их становилось все больше, они забирали свой багаж и, увлекая за собой знакомых и родных, уходили в сторону остановку автобуса и стоянки такси. Толпа постепенно редела, и я начинала уже сомневаться, правильно ли я все рассчитала, когда увидела охранников Матвея — некоторые из них были с ним в магазине.

По аллее, не торопясь, шли Матвей и Панфилов, а между ними стройная стриженая блондинка, казавшаяся на их фоне просто Дюймовочкой. Это, конечно же, была Лидия Сергеевна. Я столько о ней слышала, что сейчас старалась рассмотреть получше. Выглядевшая по крайней мере лет на десять моложе своего настоящего возраста, она была одета в настолько простой светлый костюм, сидевший на ней, как перчатка, что становилось ясно, каких безумных денег он стоит. Ее нельзя было назвать красавицей, она была милая — вот самое подходящее для нее определение. Классический тип женщины, рядом с которой любой нормальный мужчина мечтает провести всю свою жизнь. Именно это хотел выразить Степан, когда пытался описать ее.

Я перевела свой взгляд на Панфилова, ведь мне никогда не приходилось близко его видеть. Он шел, рассеянно поглядывая вокруг, но можно было не сомневаться, что никакая мелочь не ускользнет от его внимания. Он нес свой немалый вес, никак не меньше ста килограммов, легко, двигаясь раскованно и свободно, как крупный и сильных хищник, когда он сыт и просто прогуливается от нечего делать, но в любую секунду готовый сорваться в бросок, если ему что-то не понравится. Теперь я понимала, почему с ним никто не рискует связываться.

Я услышала обрывок их разговора:

— Владимир Иванович, как там Вика поживает? Они же тоже скоро приехать должны? — заинтересованно спрашивала Лидия Сергеевна.

— Это не Вика, а викторина какая-то, — добродушно бурчал Панфилов. — Загадки сплошные. Мы с Валюшей их в августе в отпуск ждем, а она, видите ли, хочет, чтобы мать к ней сейчас прилетела, и не говорит ничего толком, твердит одно — соскучилась. Что ей мать, девочка, что ли? Сами подумайте, до Москвы добраться несложно, но потом-то несколько часов в самолете до Дублина, да еще и с пересадкой. А о климате их я даже говорить не хочу.

Лидия Сергеевна тихонько рассмеялась:

— А вы что же, сами не догадались, зачем ей так срочно Валентина Даниловна понадобилась?

— Вы думаете? — Панфилов выглядел совершенно потрясенным.

— Это первое из разумных объяснений, какое только может прийти в голову.

Я поняла, что они говорят о жене Владимира Ивановича. Мне неоднократно приходилось видеть эту крупную яркую брюнетку в нашей поликлинике УВД, где она работала врачом-рентгенологом.

Как ни взволнован был Пан, но, проходя в этот момент как раз мимо зонта, он бросил в мою сторону безразличный взгляд, на какую-то долю секунды задержавшийся на моих ногах, и пошел дальше. Только когда он уже не мог меня видеть, я посмотрела на свои ноги и похолодела — туфли. И к чему мне, спрашивается, весь этот маскарад, если на мне обувь за сто пятьдесят долларов? Но раз меня под белы рученьки не выволокли, то не стоит сейчас расстраиваться, еще будет время посыпать голову пеплом и высказать в свой собственный адрес все, что женщина не то что произносить, а и знать-то не должна — дело прежде всего.

Якобы поправляя журнал, я засунула руку внутрь треноги и включила камеру. Очень вовремя я это сделала, потому что из калитки один за другим выскочили дети. Я просто не поверила своим глазам, настолько это было невероятно — это были две пары близнецов лет шести — мальчики и девочки. Одетые в джинсовые костюмчики, с маленькими рюкзачками за спиной, они с визгом кинулись к встречавшим. От криков «Бабуля», «Дядя Павлик», «Мои дорогие» и так далее просто звенело в ушах. Следом за детьми вышли две молодые женщины, и мне тут же вспомнились слова Риты Бобровой — «домашние»; вот уж действительно лучше и точнее их нельзя было описать.