Лилия Лукина - Судьбе наперекор...

— Здравствуйте, голубушка. Как вас звать-величать?

— Елена Васильевна. И очень вас прошу, не называйте меня «голубушкой», не люблю я этого.

— Как скажете, как скажете! — тут же согласился он и с большим интересом спросил: — Ну, как там Владимир Иванович?

— Неплохо, очень неплохо. Если хотите, я могу дать вам его номер телефона и вы сами сможете все у него узнать. Но вы человек, как я поняла, очень занятый и мне не хотелось бы злоупотреблять вашим временем, да и вопрос у меня совсем короткий и простой: кто поручил вам скупать акции баратовского судоремонтного завода и зачем они ему понадобились.

— О чем вы говорите? Какие акции? — Коновалов так искренне изумился, что, не будь я совершенно твердо уверена в его причастности к этому делу, могла бы и усомниться.

— Давайте не будем Ваньку валять, Аркадий Анатольевич. Тот давний ваш разговор Панфилов записал на пленку. Лопата освободился и о вашей роли в печальном течении его жизненного пути пока,— я подчеркнула,— не догадывается, но, послушав указанную пленку, может и прозреть. Вы неглупый человек, чего ж мне объяснять вам, что будет, если он вдруг правду узнает.

Пока я все это говорила Коновалов смотрел на меня, пощипывая волосы на большой черной родинке над верхней губой, и откровенно развлекался..

— Это шантаж, Елена Васильевна!

— Да! — охотно и радостно согласилась я.— Самый неприкрытый и откровенный!

— Вы позволите вопрос? — спросил он и я кивнула.— Кто вы? Почему вы занимаетесь этим делом? У вас существует какой-то свой интерес к этому заводу?

— Я частный детектив и это дело для меня точно такое же, как и любое другое, так что своего интереса к заводу у меня нет. Вы что-то еще хотите спросить?

— Да. В какую сумму вы оцените ваш отказ от этого дела?

— Аркадий Анатольевич, такого в моей практике еще не было и ваш случай первым не станет, могу вас твердо в этом заверить. Поэтому не будем толочь воду в ступе. Так кто же ваш клиент?

— А где гарантии, что, даже если я буду откровенным, вы не выполните ваши угрозы?

— Мое слово. Я думаю, вы уже поняли, что ему можно верить.

— Елена Васильевна, вы уж извините меня за прямоту, но... — он рассмеялся.— До чего же обманчива бывает внешность! Вы ведь производите впечатление гораздо более умной женщины. Неужели вы сами не понимаете, что говорите вещи совершенно несерьезные.

— А это вещь серьезная? — я приоткрыла заранее положенный рядом ежедневник так, чтобы он увидел фотографию.

Его лицо окаменело, он задумался, пожевал губами, что-то для себя решая и просчитывая, и в конце концов сказал:

— Примите мои поздравления, это сильный ход. Я даже не спрашиваю, что вы с ней будете делать. И так ясно, что эту карту вы разыграете по полной программе.

— Только в том случае, если вы меня к этому вынудите — я не сторонница крайних мер. Вас наняли, чтобы выполнить одну работу, меня — чтобы другую. Карты легли так, что у меня более крупный козырь, и пересдачи не будет.

— Ну, что ж, я рад, что в вас не обманулся. Значит, я еще не разучился разбираться в людях. Вы достойный соперник. Умно построили разговор...

— Все ясно — вербовка в темпе presto,— усмехнулась я.

— Ну зачем вы так? — поморщился он.— Я же понимаю, что это будет пустой тратой сил. Но меня гораздо больше интересует другое: почему Панфилов, вообще, дал вам эту фотографию?

— По-моему, здесь и гадать нечего. Из чувства личной симпатии, конечно,— сказала я, решив, что уж если по моей вине над Семьей нависла угроза, то я должна постараться отвести ее, как можно дальше, или, в крайнем случае, перевести на себя.

— Абсолютно исключено,— уверенно заявил Коновалов.— У Владимира Ивановича традиционная сексуальная ориентация.

— Но это только подтверждает мои слова.

— Елена Васильевна, это начисто опровергает их. В вас от женщины — только запись о поле в паспорте и не более,— отмахнулся он от меня.

— Ну во-о-от,— разочарованно протянула я.— А я действительно было решила, что вы разбираетесь в людях.

— Именно потому, что я в них разбираюсь, я так и говорю. Вы не женщина, и сами об этом прекрасно знаете.

— К счастью для меня не все мужчины разделяют ваше совершенно ошибочное мнение,— рассмеялась я, хотя мне было совершенно не до смеха.

— Смотря какие мужчины. Если вы имеете ввиду тех, кто сам норовит под женский каблук залезть, то они такая же ошибка природы, как и вы,— невозмутимо произнес он.

— А-а-а... Хотите отыграться за пережитое унижение и высказаться? Валяйте! — предложила я, поняв, почему Пан предупредил меня, чтобы я держала себя в руках.

— Вам это действительно интересно, голубушка? — вскинул брови Коновалов.— Тогда я это сделаю с превеликим удовольствием. Воспитан так, что не могу ни в чем отказать женщине. Даже такой, как вы,— он, как бы извиняясь, развел руками.— Так вот, голубушка... Вы кажетесь загадочной особой только самой себе. А для наблюдательного человека с жизненным опытом понять и просчитать вас — дело несложное.

— Это вы о себе? — уточнила я.

— Конечно, о себе. Я ложной скромностью не страдаю. Вы, голубушка, или единственный ребенок в семье, или старшая дочь, но, скорее, первое. Батюшка ваш, человек властный, громогласный и всех и все подавляющий, мечтал о сыне, наследнике, но не получилось. Вот он и воспитал вас по своему образу и подобию: учил драться, лазить по деревьям, стрелять, всегда добиваться своего, одним словом, быть лидером, а, еще проще говоря, мужиком. И любимая ваша игра в детстве была «казаки-разбойники», уж никак не «дочки-матери», что для девочки было бы естественно. А матушка ваша — существо забитое, бессловесное... И любите вы ее эдакой чуть пренебрежительной, снисходительной любовью, а вот отцом, хоть и спорите с ним постоянно, восхищаетесь. Детей у вас нет — это ваш осознанный выбор, потому что они стеснили бы вашу свободу. Шить, вязать, готовить вы не то, чтобы не любите, а просто не умеете. Отношение к мужчинам чисто потребительское, как к гормонотерапевтам. У вас нет ни подруг, ни друзей — ведь вам кажутся смешными и нелепыми обычные чисто женские интересы и занятия, но только и мужчины вас к себе не приняли — вы же, хоть и мужик, но в юбке. Вот и получилось, что от одних вы ушли, а к другим не пришли. Вы очень одиноки, но совершенно от этого не страдаете, потому что для вас на первом месте — работа. Зарабатываете вы,— тут он оценивающе окинул меня взглядом,— очень неплохо. А самое главное — вы счастливы непониманием того, как же вы несчастны. Хватит? Или еще что-нибудь добавить?

Все время, пока он говорил, я улыбалась, хотя внутри у меня все клокотало и я с трудом сдерживалась, чтобы не плеснуть ему кофе в лицо. Но он увидел во мне серьезного противника и я не собиралась его разочаровывать.