Михаил Петров - Гончаров и погоня за бриллиантом

Он рассмеялся беззвучно и зло; взял сверток, незаметно его развернул и, протягивая мне замаскированную смерть, предложил:

- А ты, сука, леди Макбет... сам ее сожри! Ну, на моих глазах. Сейчас же... То-то, я ж тебя насквозь вижу, забирай свой поганый харч... Впрочем, он мне тоже сгодится.

- Там хлеб... и... яйца хорошие, - пролепетал я. - Можешь их есть.

- Без меня найдется кому съесть. Короче, какое качество стекляшки?

- Высшего. Алмаз ювелирный.

- На сколько тянет?

- Трудно сказать, не думал, у меня подобного никогда не было. Стоимость космическая.

Начались титры, он зашипел быстро и четко:

- Если пропадет, я из тебя кишки вытяну, понял? Теперь дело. Завтра на уборку отходов из вашей лаборатории попросишь меня, Барановского Михаила.

- Как?

- Ты с моим хозяином бухаешь? Бухаешь. Побухай и сегодня, после кино. Скажешь, в прошлом месяце звено Барановского отходы грузило. Скажешь, работали добросовестней всех. Ну и попросишь нас опять на три дня. Понял? В понедельник ровно в два часа зайдешь в первую кабинку сортира. Если будет занята, подождешь. Я неуверенно пожал плечами.

- Тебе стекляшка понравилась?

- Хороший экземпляр.

- Вот и делай все, чтобы он у тебя остался. До встречи. Погоди, котлетка твоя сильно заряжена?

- На десятерых хватит.

На нас зашикали, пришлось замолчать.

Воистину "коготок увяз - всей птичке пропасть". Запомни это, сынок.

В понедельник в два часа я был в условленном месте. В перегородку трижды отрывисто стукнули.

- Курево есть? - спросил знакомый голос.

- Конечно, держи.

В щель я просунул пачку "Беломора".

- Самвелыч?

- Конечно, я, Миша.

- Слушай внимательно. Сегодня же увольняйся.

- Не отпустят.

- Знаю, сразу не отпустят. Говорят, ты лучший специалист.

- Говорят...

- А иначе бы я с тобой не играл. Сразу не отпустят, знаю. Коси на потерю зрения. Ошибись пару раз. Из хорошего в плохого превратиться всегда легче, чем наоборот. Рано или поздно тебя уволят.

- Но у меня контракт, я потеряю много денег. Да и зачем, помилуй, мне увольняться?

- Слушай, ты, придурок! Не строй из себя целку. Порву. До горла. Понял, сука? Кумекай, Самвелыч, дело-то клевое, фарт к тебе сам просится. Короче, долго тут сидеть нельзя. Кишка вылезет, да и вертухаи сегодня сволочные. Когда тебя уволят, я узнаю. Сразу же поедешь в город и там снимешь хату. На десятый день жди меня на трассе, в пяти километрах от города. У большого кедра. Принесешь мне прикидку. Ксиву тебе все равно не достать, лучше не светись.

- А если тебя не будет?

- Придешь на следующее утро. И так всю неделю. Потом можешь канать на все четыре стороны.

- Ты не боишься?

- Чего?

- Что я вовсе не появлюсь.

- Нет, Самвелыч, это тебе надо бояться и пуще мамы родной беречь стекляшку. А если ты об этом забудешь, то тебе напомнят, но я не советую. Свою долю, половину кристалла, получишь, когда сделаешь два бриллианта.

Сынок, мне стало не по себе. Своими руками разрезать чудо, уничтожить Подарок скупой природы. Будь ты проклята, человеческая сущность! Я спросил:

- А вдруг ты вовсе не придешь?

- Тогда жди меня через год, два, три, пять, десять. Приду. Выкинешь антраша, достану тебя из могилы.

- Где гарантия, что ты не отправишь меня туда раньше?

- Чудак, кто же мне обработает цацки? Все, до встречи...

Через месяц, устав пересматривать мои отбраковки, меня действительно уволили, а уже 30 января я поджидал моего Мефистофеля, так втайне я назвал Михаила. В сорока метрах от трассы, укрывшись в ельнике, я мерз до сумерек, напялив на себя все возможное: и мои, и его вещи.

Он явился на пятый день. Злой, но веселый. Отобрав у меня шубу, толкнул на снег.

- Ну вот, Самвелыч, со свиданьицем! А ты боялся...

- Как добрался, Миша?

- По-всякому. Знает только сибирский зверь да тайга, а кто-то не узнает никогда.

Он нехорошо засмеялся и вцепился молодыми зубами в протянутый мною шматок сала. Он был голоден, ел с остервенением.

- Давно не кушал, Миша?

- Пять суток. Когда ноги делали, "мясо" вертухаи подстрелили. Сам едва ушел.

- Ты не один?

- Я ж говорю, замочили его. А-а-а, да ты... - Он усмехнулся. - Замнем для ясности. Давай-ка я переброшусь в цивильное.

Сынок, когда он переодевался, я увидел огромный тесак и понял, какое "мясо" сбежало с ним. Я содрогнулся, представив себе, как делю с ним страшную трапезу.

- Хату снял?

- Да, у одинокой старухи, на самой окраине города.

- Быстро учишься. Сообразительный. Как стемнеет, пойдем. Насчет ксивы ничего не нюхал?

- Нет. У меня кристалл, я боялся.

- Верно, быстро ты постигаешь наши азы. Костерок бы наладить, да нельзя. Ладно, как-нибудь. Шамовка еще есть, курево?

- Есть, Миша. Все есть.

- Ты меня Мишей больше не зови. Вообще мы только что встретились. Зови пока Колей, а там что-нибудь придумаем.

И придумали... Сынок, воистину, сатана, единожды явив тебе свою харю, уже не отвратит ее.

По безлюдной трассе за час проходило не больше двух-трех машин и столько же саней. После обеда их стало и того меньше.

Кто же, как не сатана, правил теми двумя людьми, которые остановили лошадь напротив нас? Они слезли размяться. Прыгали вокруг саней, отогреваясь. Старик и молодой парень.

- И чего тебе дома не сидится? - ворчал старик, расстегивая штаны. Мать одна осталась, пожалел бы ее...

- У ее ишо Танюха есть, - возразил парень, так же разрисовывая снег ярко-желтыми вензелями. - А я, глядишь, может, и в люди выйду. Нешто мне век чалдоном сидеть? Пойду, однако, по большому, до города рукой подать.

Парень шел прямо на нас, на ходу расстегивая пуговицы. Укрывшись в ельнике, метрах в пяти присел. И тут же был убит тесаком.

Клянусь Богом, сынок, я ничего не успел понять. Смотрел только, как Михаил выворачивает карманы бедного парнишки, который, наверное, тоже ничего понять не успел.

- Господи, что же ты наделал! - только и сумел я сказать.

Он ощерился, хищно, не по-людски, и показал мне красный еще нож. Прошипел гадюкой:

- Тоже хочешь?

Я умолк, потрясенный случившимся и безысходностью моей юдоли.

- Ягорий! - между тем позвал старик. - Однако долгонько ты! Поторапливайся, смеркает уж.

Убийца белкой взлетел на пихту.

- Ягорий! - не унимался старик. - Будет тебе веревку-то тянуть. Чё молчишь? Оглох никак? Ягорий, ты чаво? Не молчи!

Он явно насторожился. Михаил кашлянул, старик резко выдернул из розвальней одностволку.

- Кто там шуткует? - тревожно понюхал воздух, раскачивая в нашу сторону стволом. - Я щас дошуткуюсь, картечью-то в лоб!

Старик боялся и не знал, что делать. То ли бросить все и уехать, то ли идти к Ягорию, то ли просто ждать.

- Танька-а-а! - жалобно позвал убийца. - Танька-а-а!

Он был психолог, этот Мефистофель. Старик решительно побрел в сторону ельника.