Алекс Норк - Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали

В голове вертелись теперь дядины слова, что приготовленье отравы требовало специальных условий. Ну, может быть, не лабораторных, как я поспешил согласиться, но условий, во-первых, отдельного помещения, защищенного от непрошенных глаз, во-вторых, нужна для вываривания трав посуда и керосинка, а скорее две-три. Обычно такие отвары отстаивают, отцеживают — тут та же метода, что и для приготовления целебного пития, а сам процесс должен укладываться в несколько дней. Таким образом, что за помещение мог использовать преступник — конечно уж, орудовал он не дома.

Где?

И некая странность мелькнула у меня в голове, задела там, словно за заусенец, и непонятно куда исчезла.

Я раздраженно попробовал ее отыскать в непонятных мне самому глубинах.

Но тщетно.

С этим и добрался я до приемной Казанцева, где секретарь просил обождать и дружелюбно предложил чаю.

— Генерал вторую служанку допрашивает. Из того дома, где произошло отравление.

От чая я отказался и хотел было вернуться к поиску убежавшей от меня странности, но потребовала вдруг внимания новая мысль: для изготовленья отравы человеку, в деньгах достаточному, разумнее всего снять на время квартиру. Меблированные комнаты сразу отпадают — варениями всякими там заниматься нельзя, только и остается — снять на время квартиру. Так-так, большая тут не нужна, стало быть — искать надо среди маленьких, снятых, этак, не более месяцев двух назад. И среди тех именно, которые находятся в радиусе минут двадцати езды на извозчике — люди с деньгами не станут тратить кучу времени туда-назад... ага, следовательно, включить надо в поиск и квартиры средних размеров. Еще один простой ход — смотреть по газетным объявлениям за последние полтора месяца, другого способа у всех троих подозреваемых просто не было.

Но как все-таки произошло само отравление?

Я решил взять маленький отдых, прежде чем размышлять над этим, однако планам моим помешала вышедшая проворно из кабинета девушка, опрятно, но без излишеств, одетая; скользнула к выходу из приемной, успев сказать каждому из нас «до свидания», а секретарь пригласил меня жестом войти.

Казанцев обрадовался и мне, и моим первым словам об имеющихся хороших сведениях, тоже предложил чаю, я опять отказался и начал барабанить про всё от начала и до конца.

И даже задохнулся слегка, когда закончил соображеньями о квартире, чрез которую хозяева или посредник могут опознать одного из трех наших подозреваемых.

— Браво, Сергей! — восторженно почти произнес генерал, поставив меня этим в легкое замешательство.

— Да что особенного, Дмитрий Петрович, в магазины съездить — нехитрое дело, остальное ж — простая логика.

— Стройную очень цепочку преподнесли. А приметы покупателей приставы в книжных магазинах, конечно, узнают. И с квартирами на своих участках они разберутся — не так уж их много сдается в приличных местах Москвы. Большая помощь мне от вас с дядей, вот ведь — ниточки появились.

— А у вас, Дмитрий Петрович, что от допросов служанок образовалось?

— Не много, увы. Сперва разговаривал со старой служанкой, она, кстати, была при своей хозяйке еще до замужества той. Ничего из этой кочерги не вытянул: «не знаю», да «дело не мое». А вот молодая горничная рассказала, что отношения между супругами испортились от того, что она завела любовную связь с их соседом.

— То есть вот с третьим персонажем нашей истории?

— Именно. А откуда она про то знает? Вроде по слухам от слуг соседа. Но правда ли? Девушка эта терпеть не может старшую горничную, хозяйку недолюбливает тоже, а покойный, по ее словам, был просто психопат — разговаривал сам с собой в приступах злобы. Дорабатывает, подыскала себе место, как она выразилась, «в нормальном доме».

Трудно было не удивиться:

— Любовные отношения супруги с соседом — и он тут же сидит в узком кругу гостей?

— Ох, Сергей, когда наш высший свет нравственным был? А здесь и не высший даже, а суррогат какой-то.

— Тогда возможен преступный сговор жены и любовника?

— Возможен, — спокойно согласился Казанцев. — Дала эта барышня еще одну неожиданную информацию.

Я навострил уши.

— Приносила она на стол блюда. Так вот, в начале застолья хозяйка пригласила гостей и мужа взглянуть в окно. В саду под окном садовник по ее приказу сотворил из цветков большой вензель мужа — всю первую половину дня трудился.

— А сама хозяйка...

Казанцев сделал мне знак потерпеть.

— Горничная услышала ее слова, когда уже выходила, но стулья за спиной ее задвигались. А теперь взгляните, как сидели они за столом, — он подвинул мне листок бумаги с прямоугольником посередине. — Это стол, с торцового его конца — дальнего от окна — сидела супруга, напротив — у ближнего к окну торца — супруг; двое гостей — посередине длинной стороны каждый.

— Дмитрий Петрович, выходит, когда мужчины направились к окну, оказавшись к хозяйке спиной... — я тут прервался для важного уточнения. — А что стояло в тот момент на столе?

— Бутылка шампанского и четыре полных бокала. А закуски горничная подносила на специальный отдельный столик, с которого потом переносила на стол.

— Странно, что начинали с шампанского.

— Горничная говорит, хозяин всегда начинал с бокала сладкого шампанского, считал — оно снижает аппетит, препятствует перееданию.

— Интересно, а как быть с недоеданием? — вырвалось у меня вдруг из каких-то глубин, очень может статься — от бабушкиной крестьянской крови.

На генерала вопрос мой неожиданно сильно подействовал.

— Правы-правы, Сергей. До добра бедность простого люда Россию не доведет. Скажу вам сейчас по секрету — кружки революционеров уже создаются. И там не беднота состоит: молодежь студенческая, у которой, казалось бы, только хорошее впереди, журналисты и прочие писаки наши. И попомните мои слова, нарастать оно будет подобно снежному кому.

Очень скоро я это «попомнил» — через год уже возникла «Земля и воля», вобравшая в себя за короткий срок более трех тысяч человек, и не слишком долго уже оставалось до первого покушения на царя — выстрела Дмитрия Каракозова. Перед покушением он написал прощальное письмо, не рассчитывая остаться в живых, письмо начиналось словами: «Грустно, тяжко мне стало, что погибает мой любимый народ...». Каракозов учился в Казанском и Московском университетах, недоучился из-за отсутствия средств, но по грамотному состоянию своему мог иметь не бедный отнюдь чиновный заработок. А дальше-больше — как снежный, именно, ком, и верховная власть будет видеть в том лишь испорченность нравов и некий крайний исключительный в обществе случай, не понимая своей несостоятельности и того хорошего в людях качества, что страдать они могут не единственно за себя самих.