Лора Роулэнд - Невероятные приключения Шарлотты Бронте

— Ну, в добрый час! — бодро воскликнул доктор Крик.

— С какой скоростью он может лететь? — поинтересовался Слейд, перекрикивая рев мотора, скрежет пропеллера и свист бойлера.

— Согласно моему хронометражу, последний раз он развил скорость десять миль в час.

— От Портсмута до Лондона семьдесят миль, стало быть, полет займет минимум семь часов, — подсчитал Слейд.

Он явно был разочарован, но доктор Крик сказал:

— Может, и меньше, все зависит от направления и силы ветра. К тому же, в отличие от поезда, мы не должны останавливаться, чтобы взять пассажиров, и нам не нужно следовать по проложенной колее. Мы выбираем маршрут сами, как это делают птицы.

Лужайка стала уменьшаться в размерах. По мере того как аэростат поднимался выше, мои ступни все сильней вдавливались в пол корзины; желудок ухал куда-то вниз, сердце гулко колотилось, а голова начала кружиться. Когда же наш воздушный корабль набрал максимальную высоту, люди и дома внизу сократились до кукольных размеров. Доктор Крик регулировал работу мотора с помощью расположенных на нем рычагов управления. Лопасти пропеллера раскрутились вихрем. Дым от отработанного топлива стелился за нами длинным хвостом. Я почувствовала нечто сродни морской болезни, но была слишком возбуждена, чтобы обращать на это внимание.

С раннего детства я мечтала о крыльях, о способности летать над землей. И вот теперь я летела в разреженном воздухе, глядя вниз на верхушки деревьев, сбросив оковы земного притяжения. Не опасайся я перевернуть слегка раскачивавшуюся ветром корзину, я запрыгала бы от восторга. Оторвавшаяся от земли благодаря научному чуду, я смотрела вверх, на небо, и восхищалась тем, что приблизилась к нему. Пышные белые облака казались такими близкими, что протяни руку — дотронешься. Я захлопала в ладоши, рассмеялась и воскликнула:

— Ну разве это не чудесно?

— Конечно, чудесно, — откликнулся польщенный и гордый собой доктор Крик. — Мы поймали попутный ветер.

Фридрих сидел в дальнем углу корзины, подтянув колени к груди и закрыв голову руками. Уродливое лицо Вагнера было бледным и блестело от испарины. Я догадалась, что оба боялись высоты.

Слейд стоял рядом со мной, не сводя глаз со Штайбера, стоявшего у противоположного борта корзины. У обоих было одинаковое тяжелое и расчетливое выражение лица, и я догадывалась, о чем они думают: «Если я нападу первым, каковы мои шансы выкинуть его за борт прежде, чем он выкинет меня?» Ни тот, ни другой не шевелились. На высоте сотен футов над землей затевать драку было слишком опасно. Штайбер не хотел рисковать жизнью прежде, чем выполнит свою миссию, Слейд никогда не пошел бы на риск умереть, оставив меня один на один со Штайбером. Патовое положение, в котором они оказались, позволяло мне спокойно наслаждаться своим первым воздушным полетом.

Вскоре город, напоминавший сверху игрушечную деревушку, остался позади. Мы летели над полями, пастбищами и лесами словно над лоскутным одеялом, сшитым из кусочков разных оттенков зеленого цвета и наброшенным на равнины и горы. Крохотные человечки на дорогах внизу запрокидывали головы, указывали на нас пальцами и приветственно махали руками. Какими же мелкими и ничтожными казались с этой высоты земные заботы и интриги! Неужели человечество не может забыть о них и наслаждаться чудом жизни, дарованным Богом?

Я взглянула на Слейда. Они со Штайбером продолжали следить друг за другом, время от времени поглядывая вниз. Слейд сверкнул улыбкой, разделяя мой восторг. Даже Штайбер казался невольно впечатленным. Думаю, ему было неприятно то, что он оказался зависим от милости природы и достижений науки, поскольку он ненавидел все, что находилось вне его контроля. Мне почти стало жалко его, но не очень.

Доктор Крик потянул канат, разворачивая парус, служивший судну рулем. Фридрих по-прежнему корчился в углу. Вагнер сидел рядом с ним, зеленый и неподвижный, как покойник. Мы пролетали над сверкающими речушками, через которые были переброшены миниатюрные мостики, над фермами, где мог жить разве что Мальчик-с-пальчик. Для меня, совершенно очарованной увиденным, время летело незаметно, поэтому я не отдала себе отчета в том, что Слейд отошел от меня и стоит теперь рядом со Штайбером. Но случайно подняв голову, я увидела, что оба они, облокотившись о борт и глядя вниз, о чем-то беседуют. Я подошла и встала возле Слейда, чтобы послушать.

— Она неотвратимо приводит к летальному исходу. Противоядия не существует. — Слейд совершенно очевидно говорил о «болезни сортировщиков шерсти». — Если Россия использует бомбу в войне против Британии, погибнет не только Британия. Чума распространится повсюду.

— Вероятно, но это не моя забота, — отвечал Штайбер.

— Вы не сможете задержать эпидемию у границ России, — настаивал Слейд. — Миллионы русских тоже умрут. Даже у царя нет иммунитета.

— У меня приказ: захватить доктора Кавана с его оружием и доставить к Его Величеству. И я его выполню.

— Если вы объясните царю, он поймет, что это оружие слишком опасно и его нельзя использовать. Он амбициозен, но отнюдь не глуп.

— Не моего ума дело объяснять это царю.

Слейд с отвращением посмотрел на Штайбера, не веря своим ушам.

— Как вы можете быть таким слепо послушным? Неужели у вас нет совести?

— То, что вы называете совестью, я называю роскошью, коей не могу себе позволить предаваться, — спокойно ответил Штайбер.

— Почему? — изумился Слейд ошарашенно и сердито. — Почему такой умный человек, как вы, не желает думать самостоятельно и делать то, что считает правильным?

— Потому что я подчиняюсь власти тех, кому служу, — ответил Штайбер. — Это мое призвание.

Двигатель громыхал; бойлер скрежетал; пропеллер со свистом рассекал воздух. Слейд разглядывал Штайбера с видом ученого, изучающего ядовитую змею, чтобы понять, где у нее яд, прежде чем она укусит его и он умрет. Штайбер рассматривал деревушку на земле: крохотный шпиль ее церкви блеснул в солнечном свете. Вероятно, он был больше потрясен чудом полета, чем я думала, и потрясение заставило его расслабиться, у него развязался язык.

— Я родился в Мерсебурге, в Саксонии, — начал он. — Мой отец был правительственным чиновником, а мать происходила из семьи богатых английских землевладельцев.

Я удивилась, услышав, что в Штайбере течет и английская кровь, он казался совершеннейшим иностранцем. Мы со Слейдом, следуя присловью «своего врага нужно знать», слушали с интересом, а он между тем продолжал:

— Наша семья переехала в Берлин. Отец хотел, чтобы я посвятил себя служению церкви, поэтому я изучал теологию в Берлинском университете.

Я не могла поверить, что Штайбер когда-то был священником. Слейд тоже удивленно поднял бровь: оказывается, у него и его противника много общего.