Виктория Платова - 8–9–8

Габриель оглушен. От перспектив, открывающихся перед ним, захватывает дух. Но, по большому счету, подобная реакция выглядит вполне предсказуемой, он и сам находился в состоянии шока, когда писал своего «Птицелова», — так это было страшно и возбуждающе одновременно. Единственное, что несколько смущает его и остужает пыл — намек на долгосрочное сотрудничество и «последующие книги». Очевидно, имеются в виду триллеры, ведь Габриель теперь не кто иной, как «новый король триллеров». Сюжетом для триллера могли бы послужить давнишнее исчезновение Чус и гораздо более свежее исчезновение Тани Салседо, а также убийство офицера полиции Рекуэрды. Или… Или история болезни манекена-Васко, вот было бы здорово пробраться к ее истокам!.. Но сколько бы ни старался Габриель двинуть сюжет в ту или иную сторону, он все равно возвращается к слепой девушке, и к девушке, похожей на Роми Шнайдер, и к синхронной переводчице с румынского.

Есть от чего прийти в отчаяние.

Не беда , утешает себя Габриель, выдающиеся и оригинальные книги не пишутся в одночасье, чтобы обуздать «Птицелова» я потратил двадцать лет, вот только…

Вот только никто не будет ждать книгу двадцать лет. Кому, как не Габриелю, торговцу книгами и брату беллетристки средней руки, знать об этом? Случайно закравшееся в голову воспоминание о Марии-Христине направляет его мысли по другому, гораздо более позитивному руслу. Если Мария-Христина узнает о литературном успехе Габриеля, да еще случившемся в ее родном издательстве, она лопнет от злости. Вскроет вены себе и своим любовникам. Зажарит и сожрет собачонку Пепу.

То-то будет веселье.

Зато Фэл с ума сойдет от радости и гордости за племянника. А ее фамилия, взятая Габриелем в качестве псевдонима, и вовсе заставит ее подпрыгнуть до небес. Фэл, Фэл… И как это он мог забыть про Фэл? Ей первой следовало бы отправить рукопись. Конечно, тут есть большие сомнения: они проистекают из содержания книги, из личности главного героя, коим является рефлексирующий, но от этого не менее зловонный маньяк-убийца. Вряд ли Фэл будет рада знакомству с ним. Габриель, конечно, снабдит рукопись все разъясняющим письмом, рассматривай это просто как литературу, дорогая, или как страстное предупреждение невинным душам: «БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ!», и бла-бла-бла. Но сомнения все же остаются. С другой стороны, Фэл не выдает гонораров и не в состоянии сделать Габриеля богатым и знаменитым.

А издательство, впереди которого бегут хорошо натренированные псы из пиар-департамента, — в состоянии. И «новый король триллеров» — только начало.

Решено: Габриель Бастидас де Фабер немедленно, сегодня же вечером, выезжает в Мадрид.

…Он появляется в тот момент, когда Габриель уже готов поставить «Фидель и Че» на сигнализацию: жалюзи на витринах опущены, а табличка ABIERTOвот-вот сменится на CERRADO.

— Магазин закрыт, — вежливо сообщает Габриель входящему.

— Да ну? — удивляется тот. — До закрытия еще сорок пять минут, если судить по часам работы.

— Это правда, но магазин закрыт.

— Я ненадолго.

— Но у меня поезд…

— Я ненадолго, — повторяет посетитель.

И Габриель сдается — не только потому, что привык выбрасывать белый флаг по самому ничтожному поводу. Причина его капитуляции гораздо более уважительная: он узнал нежданного гостя. Впрочем, Габриель никогда и не забывал о нем, лучшие места на книжных полках предназначены для него, он существует во множестве переводов — все они представлены в «Фиделе и Че». И вот теперь, по странному, почти мистическому стечению обстоятельств, он здесь.

«Умберто, смиренный пресвитер»

«УМБЕРТО, МАГИСТР»

«Умберто, сваривший вкрутую человеческий глаз»

Он здесь и зовут его Умберто Эко.

— Узнаешь меня? — спрашивает Умберто, закрывая за собой дверь и запирая ее на три поворота ключа.

Несмотря на то что прошло десять лет, Умберто почти не изменился, разве что слегка постарел и сбросил пару-тройку лишних килограммов. И хотя его фигура, облаченная во все тот же светлый длинный плащ, далека от идеала, под категорию «пузан» и «жирдяй» он не подпадает.

— Узнаешь меня? — вновь повторяет вопрос Умберто. — Когда-то мы уже встречались.

— Десять лет назад, в аэропорту, — неожиданно севшим голосом произносит Габриель. — Вы дали мне автограф.

— «io gia di qua,—мурлычет Умберто себе под нос. — io gia di qua».Надеюсь, ты перевел это чудное итальянское словосочетание.

— Нет, — припертый к стенке Габриель вынужден сказать правду, не врать же великому Умберто.

Это — недостойно и мелко.

— А ведь у тебя было десять лет, дорогуша. Целых десять лет.

— Я… Я хотел, чтобы эти слова остались тайной.

— Ты это только что придумал? — Умберто ведет себя в магазинчике по-хозяйски, ходит вдоль полок, изредка пощипывая корешки книг. — Но все равно, молодец.

— Я не придумал это только что… Все так и есть. Так и было.

— Не слишком-то ты преуспел за десять лет, как я посмотрю. А я вот много путешествовал. Совсем недавно вернулся из Англии. Скверная странишка, доложу я тебе. Мало, очень мало солнца, сплошная сырость, сплошной туман. Бывал в Англии?

Врать великому Умберто — недостойно и мелко.

— Нет, — выдавливает из себя Габриель.

— А в Марокко? Ты бывал в Марокко? В Касабланке, в Мекнесе?

— Нет.

— А в Ксар-эль-Кебире? Там прекрасное ковровое производство.

— Нет. В… Ксар-эль-Кебире я тоже не бывал.

— Ну, наверное, ты заглядывал в Германию? В Португалию или, может быть, в Тунис?

— Никуда я не заглядывал.

— Так и просидел здесь сиднем все десять лет?

— Я не мог оставить магазин, он требует моего постоянного присутствия.

— И при этом почти всегда закрыт. Как же тебе удается сводить концы с концами, дорогуша?

— Как-то удается.

— Или все дело в доброй фее? Она могла бы растаять, но не захотела. Легких путей она не ищет, ведь так? Вот и волочет кое-кого по жизни, вливает средства, как в бездонную бочку.

— Это несправедливо. Все эти обвинения, я имею в виду.

— Разве я кого-то обвиняю? Упаси меня бог! Просто пытаюсь понять, чем ты занимался десять лет.

Несчастная Габриелева голова идет кругом, она того и гляди взорвется. А Умберто не обращает никакого внимания на муки Габриеля. Все так же перемещается по магазинчику и не просто ведет себя по-хозяйски: такое ощущение, что он бывал здесь, и неоднократно. Чему тут удивляться, Умберто — великий писатель, а для писателей нет ничего тайного, ничего запретного, они везде чувствуют себя как дома — в чужих пространствах, в чужих мозгах.

— Ты, наверное, посвятил целое десятилетие девушкам, — высказывает предположение Умберто. — Красивым девушкам. Необычным девушкам. Экзотическим девушкам. А иногда — просто забавным.