Феликс Меркулов - Президентский полк

— Как скажете, господин генерал, — без энтузиазма отозвался Михальский. — Только из уважения к вам.

— Кассета с допросом Мусы, — напомнил Гольцов. — Вам придется объяснить, откуда она у вас.

— Я не обязан отдавать кассету. Я обязан доложить информацию.

— Вас спросят, откуда вы ее получили.

— Из агентурного источника! — отрезал Полонский. — А что это за источник, никого не касается. Сам президент не имеет права заставить даже опера из райотдела раскрыть имя своего агента.

— Вот что меня восхищает в начальстве — умение отредактировать любую ситуацию и придать ей унылый законный вид, — прокомментировал Михальский. — Владимир Сергеевич, вы когда-нибудь ели шницель по-венски?

— Нет, — буркнул Полонский.

— А ты? — обратился Михальский к Георгию.

— Я тоже.

— Значит, вы не были в Вене! Пошли обедать. Я угощаю. Должно же у вас остаться хоть одно приятное воспоминание о прекрасной Вене!

Рахиль и Вахид улетали в Израиль через три дня. Их провожали Асланбек, Илья Маркович и Георгий Гольцов. Илья Маркович лететь с дочерью и внуком категорически отказался.

— Да видел я этот Израиль, — пренебрежительно говорил он, пока в аэропорту Швехат ожидали посадку на рейс компании Эль-Аль. — Да посмотрел я сейчас на эту Вену. Хорошие места, ничего не могу сказать. Везде чисто и не хамят. Но что я тут буду делать? Если мне что-нибудь не понравится и я захочу об этом сказать, что мне скажут? Мне скажут: ты живи в этом хорошем месте, ходи по хорошим дорогам, ешь хорошую пишу — и помалкивай. Потому что все, что здесь есть, создано не тобой. Мне скажут: ты примак в богатом доме. Поэтому живи и не выступай. А как я могу не выступать? Я всю жизнь выступал. Я привык выступать, и в России у меня всегда есть для этого повод. В моем возрасте нельзя менять привычки. Нет, молодые люди, вы как хотите, а я вижу себя только в России! Примак! В семьдесят восемь лет стать примаком — оно мне надо?

В зале ожидания аэровокзала появился высокий пожилой человек в шляпе-котелке с красной муаровой лентой. В руках у него была трость и большой букет белых роз. Гольцов узнал в нем ночного портье из отеля «Кайзерпалас». Герр Швиммер осмотрел зал с высоты своего роста и направился к Асланбеку Русланову и Рахили.

— Госпожа Русланова, господин Русланов. Я узнал, что вы улетаете, и счел за честь пожелать вам всего доброго. Уважаемая Суламифь, это вам, — сняв шляпу, церемонно преподнес он розы Рахили.

— Спасибо, господин Швиммер. Но почему Суламифь? — удивилась она.

— Герр Швиммер считает, что это твое настоящее имя, — объяснил Асланбек. — И он прав. Познакомьтесь с моим сыном и тестем. Его зовут Илья Маркович.

— Я уже знаком с этим бойким молодым человеком. А вашего тестя имел удовольствие видеть из-за своей конторки. Мое почтение, уважаемый господин. На меня произвело большое впечатление ваше объяснение, почему в старости так быстро идет время. Все с самой молодости раскручивают маховик часов. Да, все.

— И что они с этого имеют? — отозвался Илья Маркович. — Одну головную боль и никаких удовольствий.

— Ты напомнила герру Швиммеру женщину, которая когда-то произвела на него огромное впечатление, — объяснил Асланбек Рахили. — При случае он обещал рассказать мне о ней. Герр Швиммер, сейчас как раз такой случай. Боюсь, что другого не будет. Или будет очень не скоро.

— И я могу не дожить до него, — покивал старый портье. — Как я уже говорил вашему супругу, я воевал в маки, — продолжал он, обращаясь к Рахили. — Поэтому после войны оказался в ГДР, занимал солидную должность в берлинском муниципалитете. Мне не очень нравились порядки в новой Германии, и я подумывал о переходе на Запад. Тогда это было просто, в Западный Берлин немцев из Восточного Берлина пускали беспрепятственно. Поэтому я не спешил. И вот настало тринадцатое августа шестьдесят первого года. В этот день возникла Стена. Весь Берлин был взбудоражен. Строители работали под охраной танков и солдат армии ГДР. Все было оцеплено колючей проволокой. Берлинцы толпились перед ограждением и смотрели, как они оказываются в тюрьме. Тут из толпы и вышла эта девушка. Она сказала: «Немцы, вы хотите жить в тюрьме? А я этого не хочу. Я хочу остаться свободной!» И она пошла к колючей проволоке. Офицер приказал через громкоговоритель: «Фрейлейн, вернитесь! У нас есть приказ стрелять!» Она крикнула: «Стреляйте! Только знайте, что вы стреляете в своих детей!» Вы сказали, господин Русланов, что немцы — очень законопослушный народ. Вы правы. Я сам немец и говорю вам: это самое проклятое качество немцев.

— Они выстрелили? — спросила Рахиль.

— Да. Раздалась команда, очередь. Она повисла на колючей проволоке. Она осталась свободной. Через две недели я ушел в Австрию и постарался забыть, что я немец. С тех пор, когда я слышу, что люди стреляют друг в друга, я вспоминаю ее слова: «Вы стреляете в своих детей». Когда американцы бомбят Югославию, они бомбят собственную страну. Когда русские в Чечне стреляют в чеченцев, они стреляют в своих сыновей. Когда чеченцы стреляют в русских, они стреляют в своих сыновей. Теперь вы поняли, господин Русланов, почему я не хотел бы поменяться с вами возрастом? Я не хочу вернуться в тот страшный день, в тринадцатое августа шестьдесят первого года. Когда пять лет назад я впервые увидел вас, госпожа Русланова, я почему-то сразу вспомнил ту девушку. Не знаю почему. Не знаю. Не знаю! Извините. Я немного разволновался. Желаю вам счастливого пути, госпожа Русланова, желаю вам счастливого пути, господин Русланов. И тебе тоже, малыш. Всего хорошего, господа!

Герр Швиммер церемонно поклонился и пошел к выходу, так и не надев шляпы.

Объявили посадку на рейс в Тель-Авив. Так же, как несколько дней назад, Асланбек стоял у стеклянной стены зала ожидания и смотрел, как в толпе пассажиров к самолету идут Рахиль и Вахид. Вот они уже у трапа. Вот поднимаются по трапу. Вот уже возле самолетного люка.

«Оглянись, оглянись, Суламифь! Оглянись, оглянись!..»

И она оглянулась.

Вечером того же дня Асланбек Русланов вылетел в Грозный на огромном транспортном самолете «Руслан», до отказа загруженном контейнерами, тюками и картонными коробками.

— Прощайте, Джордж, — сказал он Гольцову. — Спасибо за все. Вряд ли мы увидимся, но как знать.

— Вы по-прежнему уверены, что вам нужно лететь? — спросил Гольцов, хотя и понимал, что это лишний, бесполезный вопрос. — Вы можете не вернуться.

— Может быть, — ответил Асланбек. — Но я хочу надеяться, что когда-нибудь мой сын, чеченец, вернется на родину и никто не назовет его лицом кавказской национальности. Никто и никогда! Никто! Никогда!

Недели через две после возвращения Георгия Гольцова из Австрии, когда вся эта история стала не то чтобы забываться, но как бы утрясаться и находить свое место среди других жизненных впечатлений, Георгия вызвал начальник НЦБ Интерпола.