Владимир Флоренцев - Незримый поединок

Старычев наседал. Он говорил о канифольно-казеиновых эмульсиях, о каменноугольном лаке, о нитрокраске, о безолифной шпаклевке под масляную краску.

Высокий заметался на стуле, широко раскрыв рот. А Старычев, «проанализировав» состав безолифной шпаклевки, начал разъяснять, сколько в нее входит жидкого клея, сколько мыла, скипидара и мела.

— Заметь, Гриша, — обратился Старычев к Шибаеву, — у них все тонко было сработано. — Они…

Старычев кивнул в сторону высокого.

— …они для повышения стабильности эмульсии к воде добавляли эмульгатор. Ты понимаешь, в чем тут хитрость? Но самое главное, что сейчас у них с качеством все отлично. Первый сорт. И они думают…

— Может, и были у нас какие-то недоделки. Кто прошлое помянет, тому глаз вон. Ладно, товарищ Старычев, — наконец, проговорил высокий.

Шибаев смотрел, как Старычев записывал что-то в протокол, как снова задавал высокому вопросы. Он загонял его в тупик, прижимал к невидимой стенке. Накалывал на иголку, как букашку. И человек забыл о терминах. Делая над собой усилие, он вынужденно улыбался и старался отвечать односложно. И то, о чем они говорили, было настолько замысловато, что Гриша смутно понимал их разговор. Но теперь он уже не скучал. И его не мутило…

Только сейчас, глядя на усталое лицо Старычева, Гриша понял свою непричастность ко всему, что происходит в отделе. Он не смог бы допрашивать этого высокого человека. Он, Гриша Шибаев, лишний человек для Старычева. Он — как аппендицит. И Борька Птицын тоже не нужен. Тут надо просто знать эту проклятую олифу «оксоль», густотертые краски и все такое прочее.

— Кто это был? — тихо спросил Шибаев, когда ушел высокий человек.

— Русишвили.

— Русишвили?! — удивился Гриша.

— Ты чего кричишь? — в свою очередь удивился Старычев. — Да, Русишвили, собственной персоной. Ну, ты на заводе был, Гриша? Что нового? Разобрался в этой истории?

Старычев глядел на Шибаева, прищурив глаза, и Гриша с ужасом ждал, что сейчас он задаст какой-нибудь вопрос об олифе и тогда…

— Ничего я не понимаю в этих красках, Сергей Петрович, — застонал Гриша.

— А что тут понимать? У них было много списанного животного клея и цинковых белил. Ясно?

— Пока нет.

— Клей замачивают в тройном количестве воды, — сказал Старычев. — Потом варят, а потом при смеси с олифой получается клеемасляная эмульсия. Другая продукция шла налево.

— А разве отличить эти эмульсии друг от друга нельзя?

— Гм… можно. Если применялась клеемасляная эмульсия, получается глянцевая пленка, на известковой воде — матовая. Ну, и так далее. Только не в этом дело.

— А в чем?

— А в том, что они успели спрятать концы в воду. Сейчас качество у них отличное.

— А качество старой эмульсии нельзя проверить?

— Наши эксперты — умные ребята. И кое-что доказать еще можно. Знаешь, если на окрашенной поверхности сделать надрезы в виде решеток, то при хорошем качестве такая решетка не осыпется…

Старычев долго еще говорил что-то, а Гриша думал о Русишвили. Он пытался представить себе его лицо и не мог — оно расплывалось, расслаивалось… Вместо него появлялись какие-то другие лица и предметы. Шибаев видел синюю «волгу» Русишвили, видел его жену, похожую на кадушку, видел его огромный дом. Все это ворованное. Но дело-то, в конце концов, не в этом. Гриша представил себе мир без красок — нет, это было бы так скучно и серо. До отчаяния скучно. Краски сияют повсюду. Сверкают красками витрины. И целые жилые массивы. И автомашины, сошедшие с конвейера. И если краски поблекли — виноват Русишвили и его компания. Они — похитители красоты. И не только красоты. Взять, например, этот самый лак. Он устойчив при действии пресной и морской воды. Его и применяют для окраски металлических и деревянных предметов, находящихся под водой. Чтобы предохранить их от коррозии. А если лак некачественный, то медленно, но верно коррозия погубит металл. И тогда…

Гриша представил, что будет тогда, и растерянно посмотрел на Старычева.

— Сергей Петрович, когда олифу принимают на хранение, ее проверяют на качество?

— Конечно, Гриша. Все проверяют. И химический состав. И состояние упаковки и маркировки. Вес брутто и нетто. Вернее — должны проверять. Но тут мы подошли к вопросу о «связи» поставщика в лице Русишвили с предприятием-хранителем. В нашу с тобой задачу и входит сейчас установить, как осуществлялась эта «связь».

— То есть, проще говоря, узнать — что и от кого Русишвили получал взамен.

— Да, Гриша.

Шибаев начинал злиться. Нет, все здесь не так просто, как казалось. Этого Русишвили голыми руками не возьмешь. Он — преступник, это ясно, но Старычев не может его арестовать. Еще много работы предстоит. А пока приходится смириться и ждать. Но Гриша совсем не умел ждать, и от этого у него внутри все так и кипело от негодования.

Гриша почувствовал нечто странное — он разглядывал синюю брошюрку о заменителях олифы, лежавшую на столе, и ему захотелось прочитать ее, разобраться в ней так, чтобы завтра же припереть этого паразита к стене.

Старычев заметил его взгляд:

— Возьми, если хочешь, почитай. Знаешь, почему заменитель искали — ведь олифа из растительных масел приготовляется. А это же ценный питательный продукт. Чтобы найти ей заменитель, целые научно-исследовательские институты работали, производственные лаборатории, строительные организации… А ведь Русишвили тоже трудится. В поте лица. Своими махинациями всю эту работу сводит на нет… Ну, ладно, заболтались мы, Гриша, — сказал Старычев. — А мне еще шофера допросить надо. Идем в другую комнату.

Было душно, и Старычев примостился у окна. В комнате валялось два мешка, набитых каким-то зерном, и четыре больших чемодана.

«Успели у кого-то конфисковать», — подумал Шибаев.

В прогулочном дворе расшумелись. Наверное, выпустили из КПЗ этих, которым по пятнадцать суток дали. Нет, там и те, что по делу об «огурцах» проходят.

— Зря мне дело клеите! — раздался голос сзади.

Шибаев повернулся, с удивлением рассматривая небритого человека неопределенного возраста. Видимо, тот самый шофер, которого вызвали по делу Русишвили.

— Вот, Гриша, слышишь — «клеите»? Товарищ шофер выражается на том же жаргоне, что и ты, — «чувиха», «ребятки», «клеите», — заметил Старычев. — Ну, так, значит, не знаешь? — обратился он к шоферу.

Видимо, фразу эту он повторял уже не раз.

Шофер чмокнул губами.

— Что ты? Мое дело маленькое. Сказали вези, я отвез. А остальное меня не касается.

— А левачить тебя касается? — тихо спросил Старычев.

— Цыпленок тоже хочет жить…

— Ты цыпленок или человек?

— Человек, конечно. А человек — он грешен.

Против ожидания Старычев в дискуссию не пустился. Он только пробурчал: