Феликс Меркулов - Он не хотел предавать

— Что?

— Почему Юра ушел с работы? — вопросом на вопрос ответила Вероника Николаевна. — Он ведь нам не сказал, мы так и не знали… Что за причина? После его смерти я разбирала его вещи и нашла письмо. Хотите, я дам его вам прочитать?

— Разумеется.

Вероника Николаевна вышла в соседнюю комнату и вернулась, держа в руках изрядно помятый лист, сложенный втрое. Протянула его Гольцову:

— Прочтите и скажите свое мнение.

Он взял лист, развернул.

«Милый мой, милый Юра! Имею ли я право вторгаться в вашу жизнь? Но любви никакого права не требуется, она сама диктует права. Мне необходимо вас видеть. Я не знаю, что вам написать, но очень хочу поговорить с вами. Вернее, продолжить говорить с вами вслух, потому что со дня нашей последней встречи я не прекращаю вести в уме бесконечный диалог с вами…»

Властный, но завораживающий тон! Подписи нет, только дата.

«Я слышу ваш голос, ваши ответы, так осязаемо вижу ваше лицо с малейшими изменениями черт, когда вы улыбаетесь или хмуритесь, но… это только мечта. Мне нужно многое вам объяснить. Не знаю, что вы сейчас обо мне думаете, но умоляю: ради самого светлого воспоминания, которое у вас связано со мной, не думайте обо мне плохо, просто — приходите. Я буду держать вас за руки и рассказывать вам о себе, и клянусь, что буду говорить только правду и ничего, кроме правды. Я хочу услышать ваш голос».

— Что вы об этом думаете? — не дождавшись мнения Гольцова, нервно спросила Вероника Николаевна. — Кто эта женщина?

Георгий пожал плечами:

— Не знаю. А почему вы думаете, что это кто-то с работы?

Вероника Николаевна болезненно нахмурилась, словно превозмогая боль.

— Я думала, почему он уволился… — объяснила она. — Это было похоже… Как если бы он оттуда бежал. Вот почему я думала о женщине. Юра словно разрывался между нами, невестой и какой-то тайной жизнью, которая вдруг появилась. Скажите, Георгий, у него были неприятности по службе?

Георгий постарался ответить без запинки:

— Нет. На работе Юра всегда был на хорошем счету. Я был огорчен, когда он увольнялся, и наш директор, Полонский, тоже. Я знаю, что он пытался Юру отговорить.

— Да? А почему вы тогда звонили Юре? Вам нужна была какая-то информация?

— Ничего особенного, — ответил Георгий. — Обычная рабочая неразбериха. Затерялся один документ, который проходил через Юру, и я подумал: может быть, Юра вспомнит.

Услышав о документах, мать сразу утратила интерес. Что ей до скучных деталей работы сына? Ее мучило другое:

— Юра не был карьеристом. Некоторое время мы с отцом даже переживали, что сын не по-мужски равнодушен к карьере, не стремится достичь чего-то, горы своротить… Я хорошо знала своего сына, — сказала Вероника Николаевна. — Для него даже отставка с позором не могла стать ударом. Если бы он чувствовал, что поступил правильно, — ему не страшны были бы никакие карательные санкции. Он бы мог преспокойно уехать в деревню и чувствовать себя счастливым.

— А если неправильно? — спросил Георгий.

— Если Юра осознал свою неправоту, то чувство справедливости перевесило бы личные эмоции, — твердо сказала мать. — Когда Юра понимал, что поступил неправильно, он просто признавал: да, я был не прав, извини. Для него правда была важнее всего. Знаете, когда он учился в шестом классе, его классная руководительница показала мне заметку, которую он написал для школьной стенгазеты «Барабанщик»: «Человек, у которого нет чести, может пройти мимо несправедливости».

Георгий думал о Юре, и каждое слово Вероники Николаевны находило подтверждение в его воспоминаниях: да, Юра был именно таким, каким описывала его мать. Он слушал ее и поражался почти дословному совпадению ее слов с тем, что рассказывала Ольга. Две женщины наблюдали за Юрой неравнодушным взглядом и заметили то, что осталось скрытым для посторонних.

Юра неожиданно изменился. Это произошло в конце прошлого года, в начале зимы… Юра стал задумчивее, чем обычно, загрустил. Затем стал исчезать без объяснений, куда и с кем уходит. Его разрывало надвое, он метался. Он стал похож на одержимого. Казалось, он себе не принадлежит.

— И еще… он снова сблизился с отцом. Это, конечно, хорошо. — Вероника Николаевна вздохнула. — Но мне это показалось странным. Я чувствовала, что Юра разочаровался в чем-то жизненном, главном… Принял точку зрения отца? Ему вдруг стали нужны деньги. Однажды я заметила, что он не ездит на своей машине. Юра сказал, что оставил ее в автосервисе. Тогда я ему поверила, но теперь знаю, он солгал, машина пропала. В другой раз я заметила, что из дома исчез тренировочный японский меч «катана», который висел у него в комнате, довольно дорогой. Я не задавала ему вопросов, только сказала: «Юра, если ты захочешь со мной поговорить, я готова тебя выслушать и помочь».

— Что он ответил? — спросил Георгий.

— Ничего. Только грустно улыбнулся и поцеловал меня. Сказал, что я самая лучшая мать в мире и он меня любит…

— Он не был наркоманом?

— Я думала и об этом!

По щекам Вероники Николаевны покатились слезы. Она взяла себя в руки, решительно вытерла глаза салфеткой.

— Я думала и об этом, — уже спокойнее добавила она. — Теперь знаю точно, что нет. Ведь было медицинское обследование после того, что он сделал… У вас есть дети?

— Есть, — кивнул Георгий. — Сын.

— Единственный? — констатировала Вероника Николаевна и безапелляционным тоном потребовала у Гольцова как можно скорее завести второго, а лучше — и третьего ребенка.

— Вы не понимаете, как это страшно: потерять единственного сына, взрослого, красивого, умного, порядочного. Какая пустота возникает потом. Жизнь прошла, а для чего она была? И для чего теперь жить?

Георгий молчал.

— Знаете, Георгий, я никого не обвиняю, не ищу виновных, чтобы они понесли наказание, и никого не осуждаю. Я только хочу знать, что произошло с моим сыном. Мать имеет на это право. Я не могу успокоиться, все думаю, думаю: где моя вина, где, может быть, вина отца?.. Почему мы упустили Юру?

Она промокнула салфеткой сухие глаза.

— У Андрея Виссарионовича другое мнение, он всех обвиняет, но не обижайтесь на него. То, что он пережил, врагу не пожелаешь. Никто не знает, что значит найти сына так … Отец нес его на руках к машине, вез в больницу. Не мог поверить, что все кончено. Надеялся, что еще можно помочь. Не дай бог кому-то пережить то, что нам довелось… Что случилось с Юрой? У меня нет ответа. Помогите мне узнать правду. Ради Юры… Поможете?

Ответ она прочла по лицу Георгия.

Вечером того же дня ему позвонил Яцек Михальский. Как чувствовал:

— Куда пропал?

— В гостях пил, — оговорился Гольцов.

Хотел сказать «был», но получилось прямо по Фрейду.

— Пил? — развеселился Яцек.