Томас Энгер - Мнимая смерть

— Училась с ней в одной группе?

Девушка поднимает на него глаза. Он ждет, когда она, увидев его лицо, сделает шаг назад, но этого не происходит. Она просто отвечает:

— Да.

Он ждет некоторое время. Видит, что девушка не готова к разговору. Но она не плачет.

— Ты Анетте? — спрашивает Хеннинг. Она пугается.

— Я вас з-знаю?

— Нет.

Он ждет еще немного, чтобы дать ей несколько секунд на обдумывание сложившейся ситуации. Он хочет не отпугнуть ее, а заинтересовать. Хеннинг замечает, что девушка его разглядывает.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

В голосе звучит тревога. Он поворачивается к ней. Только теперь Хеннинг предстает перед ней весь, со всеми шрамами. Но кажется, что она ничего этого не видит. Он решает выложить все карты на стол, прежде чем в ней укоренится страх.

— Меня зовут Хеннинг Юль.

В ее лице ничего не меняется.

— Я работаю в «123новости».

Маска любопытства исчезает с ее лица, причем довольно быстро.

— Можно задать тебе несколько вопросов? Никакого копания, любопытства, бесчувственности. Просто несколько вопросов о Хенриэтте?

Апатичный взгляд, которым она рассматривала догорающие свечи, исчез.

— Откуда вы знаете, кто я? — повторяет она, складывая руки на груди.

— Я догадался.

Она смотрит на него, начиная испытывать раздражение.

— Значит, вы догадались, что из сотни людей, стоящих здесь, именно я — Анетте?

— Да.

Она фыркает.

— Мне нечего рассказать вам.

— Всего пара вопросов, и я уйду.

— У вас, журналистов, всегда так: пара вопросов, а заканчивается все парой сотен.

— Тогда один. Если ты сможешь ответить мне всего на один вопрос, я уйду. Хорошо?

Он долго не отводит от нее пристального взгляда. Она не отвечает ему, потом быстро поднимает плечи вверх и опускает их. Хеннинг пробует улыбнуться, но понимает, что весь его шарм, который обычно безотказно действовал на всех интервьюируемых, для нее ничего не значит. Девушка делает движение головой и вздыхает. Хеннинг расценивает это как положительный ответ и говорит:

— Что за работу начала Хенриэтте, а ты собираешься продолжить?

Она смотрит на него.

— Это ваш вопрос?

— Да.

— Не «что ты будешь вспоминать о Хенриэтте» или «что такого ты можешь рассказать о Хенриэтте, отчего мои читатели прослезятся»? Никакой такой фигни?

Голос ее меняется, сейчас она говорит как уставший ребенок. Он отрицательно качает головой. Она фыркает и смотрит ему в глаза. Бурит его взглядом.

Потом мотает головой, разворачивается и уходит.

Отлично, Хеннинг, думает он. Прекрасная работа.

И еще он думает, что только что от него ушел, возможно, единственный интересный человек из всей этой толпы плакальщиков. Она не была красавицей в классическом смысле. Ему кажется, что она не из тех, кто сидит за первой партой и становится в первый ряд для групповой фотографии. Он представляет ее стоящей перед зеркалом, расстроенно вздыхающей, представляет, как она отдается мальчикам в очках поздней ночью и возвращается домой под утро.

Но, Анетте, говорит Хеннинг сам себе. Ты очень интересная девушка. Ему хочется прокричать это ей вслед.

И вдруг до Хеннинга доходит, что именно он заметил в ее глазах. Он просматривает снимки в фотоаппарате, в то время как она скрывается за углом. Он доходит до одного из первых снимков и смотрит на ее глаза. И понимает, что прав.

Черт возьми, говорит он себе. Хеннинг узнает это чувство: он понял или обнаружил нечто, что может оказаться крайне важным. Увеличивая ее лицо и изучая его снова, он не может перестать размышлять о том, чего же боится Анетте.

— От него смердит виной.

Бьярне Брогеланд не развивает эту мысль. Он смотрит на руководителя следственной группы Арильда Йерстада, сидящего на другом конце стола в комнате для совещаний и листающего распечатку протокола допроса. Он не делает ни одобрительных, ни недовольных жестов. Элла Сандланд сидит с короткой стороны стола. Она нагибается вперед, опираясь на столешницу. Руки ее сплетены.

Два других следователя, Фредрик Станг и Эмиль Хаген, тоже здесь, вместе с инспектором полиции Пиа Неклебю. Она несет формальную ответственность за ход следствия, хотя всегда делает это в тесном сотрудничестве с Йерстадом. Все смотрят на Йерстада и ждут, когда он что-нибудь скажет. Как обычно, пребывая в глубокой задумчивости, он перебирает бороду большим и указательным пальцами.

— У него проблемы с изложением своих мыслей, это очевидно, — произносит Йерстад низким ворчливым голосом. — Но все же… Йерстад откладывает бумаги в сторону. Он снимает очки, кладет их на стол и трет руками лицо, после чего переводит взгляд на Брогеланда.

— Тебе надо было продолжить допрос, когда он наконец сказал, что невиновен.

— Но…

— Я понимаю, почему ты остановился. Ты хотел дать ему возможность хорошенько поразмыслить. Но сейчас, читая протокол, я вижу, что он был готов говорить. Он бы рассказал нам много интересного, если бы ты дал ему немного времени.

— Ну, этого мы не знаем, — отвечает Брогеланд.

— Ты куда-то спешил?

— Спешил?

Брогеланд чувствует, что лицо его заливается краской. Йерстад не отводит от него глаз.

— В следующий раз дай ему немного больше времени.

Брогеланд съеживается на стуле. Он хочет вступить в дискуссию, но не желает делать этого в присутствии остальных, не желает рисковать быть униженным еще больше.

Йерстад смотрит вверх и вправо, словно ищет что-то на стене.

— На Мархони указывают совершенно неоспоримые улики. И в случае с ним легко заподозрить убийство на почве поруганной чести. Если любовница ему изменила, он мог убить ее, чтобы восстановить свою честь.

Сандланд покашливает.

— Очень немногое указывает на то, что это убийство для восстановления чести, — говорит она. Йерстад поворачивается.

— В некоторых странах факта измены достаточно для того, чтобы человека приговорили к смерти через побивание камнями. Например, в Судане в 2007-м…

— Мархони из Пакистана.

— Но и там людей забивают до смерти камнями. А что касается убийства на почве поруганной чести, то тут не хватает многих факторов, — продолжает Сандланд. Йерстад смотрит на нее, взглядом разрешая продолжать. Неклебю поправляет очки на переносице и придвигается ближе к столу. Темные волосы спадают на глаза, но не так низко, чтобы их убирать.

— Убийство на почве поруганной чести часто совершается после того, как факт измены становится достоянием общественности, — начинает Сандланд. — Насколько же нам известно, никто не знал ничего, кроме того что Хагерюп и Мархони были любовниками. Убийство для восстановления чести обычно хорошо планируется. Решение об этом нередко принимается всей семьей. Как я понимаю, у Мархони нет других родственников в Норвегии, кроме брата, совместно с которым он проживает. И вот что немаловажно: человек не отказывается от совершенного. Мархони же отрицает свою вину.