Владимир Бацалев - Убийство в «Долине царей»

«Ну вот! — порадовался детектив. — Уж какая-нибудь зацепка меня здесь ждет-дожидается, и я ее, родную, непременно рассекречу!» Но он не сел тут же читать взахлеб с карандашом, а решил осмотреть все до конца. Взял с полки книгу Чернилова и… ошарашенный, побежал в ванную к зеркалу. Глядя то на фотографию Чернилова в книжке, то на себя в зеркало, Черепов обнаружил необычайную схожесть черт их физиономий, хотя и различий было предостаточно.

Наружность Чернилова выглядела поупитанней и гримасой выражала самодовольство, на лице же Черепова без конца что-нибудь дергалось и возилось, да и сам он весь дергался и повизгивал. Взгляд Чернилова был рассеян и блудлив, словно старался зацепить каждую проходящую женщину, взгляд же Черепова словно высасывал что-то из одной точки. Имелись и другие расхождения, например, покойный писатель явно мылся перед съемкой, детективу же с его сыскными заботами было не до ванн, умыться не всегда получалось. Вообще, вглядевшись детально: нос в нос, рот в рот, уши в уши, — детектив усомнился в схожести физиономий, хотя схожесть все-таки была налицо и каким-то непонятным образом достигалась трехдневной щетиной Черепова. «Принц и нищий, одним словом», — подумал он и сразу смекнул, что для пользы следствия перед людьми, видевшими Чернилова мельком или в сумерках, вполне сойдет за убиенного, если не будет бриться и мыться. «А понадобится для дела, — решил детектив, — не постесняюсь, надену костюм Чернилова, надвину шляпу и явлюсь преступнику мстителем с того света! Вот уж он перетрухнет, а я похохочу с удовольствием!»

Но что бы Черепов не думал, а мыться по привычке не хотелось, но неизвестное желание настаивало, но детектив не поддался желанию, но чуть-чуть уступил и полежал в ванной в одежде и без воды. Потом вернулся в комнату и еще раз осмотрел, все ли он осмотрел? Оказалось, не все, оказался еще под кроватью чемодан с несмываемой надписью на боку: «Сережа Чернилов. 5-й отряд. Пионерский лагерь им. П. Морозова».

«Почему он засунул чемодан под кровать, а не убрал в шкаф?» — подумал Черепов одну секунду, потому что в следующую уже решил, что ничего существенного в разгадке не найдет.

Сбитый в эпоху обобществления обобществленным умельцем, чемодан открывался одним пальцем и им же закрывался на ключ. Внутри ожидал применения гардероб потасканного джентльмена: штопаные носки, прожженная сорочка («А ведь Чернилов не курил!» — мелькнула и погасла мысль), рукодельный свитер со стоячим воротом и десяток носовых платков. «По всему видно, болел парень часто от сквозняков, не берег себя, вот и доигрался», — отметил детектив. Этот вывод подтверждался и грязным платком на столе. Черепов рассмотрел его со всех углов и точек зрения, но никаких интересных монограмм не сыскал, неинтересных — тоже, одни цветочки и разводы высохших соплей. «В лаборатории разберутся», — решил он, сунул находку в полиэтилен и сам поперхнулся, закашлялся, засморкался и чихнул три раза. Не найдя ничего подходящего в собственных карманах и не церемонясь с тактом, Черепов стащил один платок из чемодана и только хотел утереться, как!..

— Кто сказал «как»?! — закричал Черепов. — Признавайтесь немедленно, а то пристрелю, и ничего мне за это не будет:

— Какакак… — сбежало в прихожую испуганное эхо и скончалось в дальнем углу.

Но это он сам сказал от удивления, потому что под носовыми платками на дне чемодана лежали топор, обернутый в рабочую рукавицу, нож, пеньковая, ловко скрученная удавка с куском непользованного мыла и пачка снотворного.

Топор был чист и отточен, пенька хоть и отдавала на запах мылом, но это от близкого соседства в чемодане, с ножом последний раз ходили по грибы осенью — сморщенный опенок прилип к лезвию (Черепов его съел на всякий случай), только пачка снотворного оказалась пуста.

Черепов сравнил названия на коробке и в рецепте и расстроился — разные.

«Зачем? Для чего? Для кого он приготовил столько? Кого Чернилов хотел зарубить, заколоть, отравить и подвесить, заботливо смазав удавку? — переполошились в голове мысли, как голуби на чердаке, поднимая из подсознания новые, неоформившиеся, словно пузыри в закипевшем чайнике. — Боялся ли Чернилов? Сам ли угрожал и пал жертвой собственных угроз, накушавшись снотворного? Всегда ли был честен и кому врал, не стесняясь?.. Как мало я знаю в свои-то годы!»

Зажав уши ладонями и прикрыв глаза, Черепов рухнул в кресло и забылся в анализе фактов.

Между тем минуло три, четыре часа, а криков нашедшего или нашедшей труп ни на этаже, ни в парке не раздавалось. Впрочем, детектив — весь в анализах и размышлениях — все равно не смог бы разделить радости находки. Очнулся он, когда его тронули за плечо. Черепов подскочил и закричал:

— Кто вы? Что вам? Как вы вошли сквозь дверь? На счет «три» стреляю! Раз, два, три, четыре, пять…

Женщина отвечала мычанием и показывала пальцем на бумажку, приколотую к стене и озаглавленную как «Распорядок дня», вернее, показывала на строку со словом «Обед».

«Горничная!» — угадал с первого раза Черепов и убрал пистолет.

— У меня к вам два вопроса. — Это был излюбленный метод детектива: один-два вопроса — и ушел от ответа. Через час вернулся, еще парочку задал — и исчез надолго. И так до полной ясности или чистосердечного смягчающего признания.

— Мы-мы-мы, — упиралась горничная.

— Говорите по-человечески! Вам некого бояться, а я и сам все знаю, — стоял на своем Черепов.

Но горничная отвечала тем же.

«Тоже мне, фифа! Вошла без стука и еще изображает из себя тайну мадридского двора!» Но тут горничная на пальцах объяснила, что она глухонемая, и Черепов прогнал ее взмахами рук и движениями напуганной птицы, опасаясь порчи следов, потом тщательно сфотографировал место происшествия разными планами и, почувствовав тоску в животе, решил последовать совету горничной.

На часах было семь. «Глухонемая перепутала обед с ужином». Впрочем, часы стояли. Черепов завел их по солнцу, которое уже село, и запер за собой номер. Порог он присыпал мукой на случай непрошеных визитеров и, размышляя, кому мог понадобиться труп писателя Чернилова, кроме убийц и близких родственников, спустился в холл. Администратор как-то залихватски ему подмигнула, хотя рядом стоял человек с мятым лицом и в перепачканном костюме — ненужный свидетель их знакомства.

— И что за человек моя жена! Да и человек ли? — жаловался он Чуждой. — Вот столб встретишь, скажешь: «Здравствуй, столб», ответит. А эта промолчит!.. Нет, уйду, не буду возвращаться. Там сыро, но хоть не тошно, и свободы — пруд пруди. Сяду на кочку, захочу и посмеюсь вволю, а как надоест — поплачу. Тут-то мне и полегчает. — И убежал прочь, хлопнув входной дверью.