Гильермо Родригес Ривера - Четвертый круг

Кабада тоже закурил. Да, кадровик не на шутку нервничал, но и он, Кабада, с нетерпением ждал его ответа.

– Вчера вечером? Я был на концерте симфонического оркестра в театре Амадео Рольдана. – Он остановился, уставившись перед собой, словно старался вспомнить все по порядку. – Дайте подумать… Так, в «Кармело» я пришел до восьми и поужинал там. В театр входил уже после половины девятого, ровно в девять начался концерт.

– С кем вы были на этом концерте? – спросил Роман.

– Я был один. – Лабрада нервно затянулся.

– И не встретили там друзей, знакомых? Если вы постоянно ходите на концерты симфонической музыки, вы наверняка знакомы с такими же, как вы, любителями.

– Нет, я не встретил там знакомых. Я не так часто хожу на концерты, лейтенант. Музыку я люблю и посещаю концерты, когда удается, но к числу завсегдатаев не принадлежу. Тем не менее могу сказать, какая была программа…

Роман пристально смотрел на него.

– Играли увертюру к «Оберону» и «Героическую» Бетховена, Третью симфонию…

– Этого недостаточно, – прервал его Роман, – недостаточно, чтобы доказать, что вы там были. А доказать это очень важно, поскольку Тео Гомеса застрелили между восемью и десятью вечера.

Лабрада хотел что-то возразить, но лишь устало махнул рукой. Он понимал: от него ждут не простых заверений.

– Я был в театре имени Рольдана, лейтенант, – жалобно произнес он, – на самом деле был. – И вдруг оживился: – Один человек… Да, тот человек видел меня… Он сидел передо мной. Очень странный человек. На шее у него, почти на затылке, фурункул… Такой неприятный Фурункул… Он все время оборачивался и смотрел назад, словно ждал кого-то. Или боялся, что его кто-то увидит.

– Вы знаете его имя? Можете его найти? – спросил Роман.

– Нет, – ответил Лабрада. – В перерыве он подошел ко мне. Я стоял в вестибюле. Он попросил прикурить, и мы обменялись несколькими фразами. Он все так же озирался по сторонам, будто за ним следили.

Сьерра сделал жест, словно хотел сказать: «Это не доказательство», не ускользнувший от Лабрады, который впервые за время их разговора утратил хладнокровие.

– Да, я знаю, это ничего не доказывает, – запальчиво с отчаянием в голосе произнес он. – Но это так, действительно так. Разве всегда можно доказать, что ты гулял именно по этой улице и заходил именно в это место? Хотя на самом деле так оно и было!

– Вы знакомы с человеком по кличке Ястреб? – спросил Роман. – Еще его называют Двадцатка, настоящее имя Хосе Анхель Чакон.

– Нет, – твердо ответил Лабрада. – Не представляю, кто это.

– Вы уверены? – настаивал Роман. – И Мильито Дукесне вы тоже не знаете?

По лицу Лабрады было видно, что эти имена ему ничего не говорят.

– Впервые слышу об этих людях.

– И никогда их не видели? – спросил лейтенант. – Подумайте хорошенько.

Начальник отдела кадров сосредоточенно разглядывал фотографии.

– Лабрада, – Роман понизил голос и постарался придать ему большую убедительность, – скажите мне все, что вы знаете о Тео Гомесе, это для вашего же блага.

– Ничего особенного о нем я не знаю, – не задумываясь, ответил тот. – Уверяю вас, все, что я о нем знал, я уже сказал.

– С кем дружил Тео на работе? С кем поддерживал отношения?

Лабрада ненадолго задумался.

– И об этом я мало что знаю. Тео был не слишком общительным. – Он потушил сигарету. – Я не замечал, чтобы он с кем-нибудь дружил. Иногда… я видел его с Маркосом Очоа, это наш старый шофер, живет на Инфанте. Потом встречал его с Абреу, шофером, который все обнаружил, помните?

Роман кивнул.

– Несколько дней назад я видел его с Карлосом Кинтаной, механиком, который пришел на базу примерно в одно время с Тео.

Роман встал.

– Я вынужден вас задержать, Лабрада.

Тот хотел что-то сказать, но Роман не дал.

– Продолжим наш разговор завтра. Может, к тому времени у вас прояснится память.

Роман кивнул часовому у ворот военного госпиталя… Тот козырнул в ответ. Обогнув обширный парк, разбитый перед главным корпусом, лейтенант подрулил к приемному покою.

Перед входом в здание стояло много машин: санитарные, джипы, такси. Роман захлопнул дверцу «фольксвагена» и, взбежав по ступенькам, очутился в вестибюле, заполненном людьми. Он взглянул на часы, понял, что уже глубокая ночь, но тут же подумал, что в этих стенах ночь и день ничем не отличаются друг от друга. Никогда не ослабляется напряженный рабочий ритм, подчиненный жизни и смерти.

Молодой человек лет двадцати с небольшим, врач или, может быть, практикант, одетый в защитного цвета брюки и светло-зеленый блестящий халат, подошел к лейтенанту, видя, что тот озирается по сторонам, ища, к кому бы обратиться.

– Вы по поводу доставленного из Ла-Лисы? – спросил он. – С пулевым ранением?

Лейтенант кивнул.

– Пойдемте со мной, профессор Родригес Перера введет вас в курс дела. – Но пока они шли по коридору, провожатый лаконично сообщил: – Он умер.

Затем открыл дверь в какую-то комнату, и Роман увидел врача лет сорока пяти, который писал, сидя за маленьким металлическим столом, выкрашенным в ослепительно белый цвет, однако халат врача казался еще белее. Врач поднял голову.

– Лейтенант интересуется раненым, доставленным из Ла-Лисы, профессор, – сказал молодой человек.

Профессор встал, снял очки в темной оправе. Он был довольно высокого роста, грузный, бледный, с черными волосами, чуть тронутыми сединой. Улыбнувшись, он пожал Роману руку и повел его в конец комнаты.

Там он раздвинул занавеску из той же ткани, что и халат молодого врача, который уже ушел, и Роман увидел металлическую каталку, а на ней – тело, прикрытое простыней с кое-где проступившими кровавыми пятнами.

– К нам его привезли уже мертвым, – сказал Родригес Перера, откинув простыню. – Стреляли в него один раз, но пуля задела аорту, что вызвало обильное кровотечение. Смерть наступила через несколько минут.

Роман вгляделся в лицо – то самое, что накануне он не без успеха пытался воскресить в памяти Вики Каррерас. Лицо Мильито Дукесне. Любопытно, что сейчас оно было ближе к фотороботу, чем к фотографии, – возможно, из-за закрытых глаз, которые уже не могли мрачно взглянуть исподлобья. А может, из-за того удивительно спокойного выражения, которое смерть придала его чертам.

– Мы уже попросили патологоанатома дать подробное заключение. Вы сможете ознакомиться с ним завтра. – Профессор взглянул на часы и с улыбкой поправился: – То есть сегодня.

Роман осмотрел карманы умершего, снял с него часы. «Всегда одно и то же», – подумал он, изучая найденные вещи. Потом машинально рассовал их по своим карманам и, попрощавшись, вышел. За дверью он столкнулся с молодым человеком, который привел его сюда.