Гастон Леру - Призрак Оперы

— Где ключ? — спросил я, знаком приказывая виконту не вмешиваться, потому что времени у нас было очень мало.

— В комнате рядом с органом, вместе с ключиком из бронзы, к которому он также запретил мне прикасаться. Они оба находятся в кожаной сумочке, которую он называет «сумочка жизни и смерти»… Рауль! Бегите, Рауль! Здесь так страшно… Эрика окончательно охватит безумие, когда он узнает, что вы здесь. Уходите тем же путем, каким пришли. Не зря же эта комната носит такое страшное имя…

— Кристина! — вскричал юноша. — Мы уйдем отсюда вместе или вместе умрем!

— Только от нее зависит, выйдем ли мы отсюда, — прошептал я виконту, — но надо сохранять хладнокровие. Почему он вас привязал, мадемуазель? Вы же не можете убежать отсюда, и он это знает.

— Я хотела покончить с собой. После того как негодяй притащил меня сюда в бессознательном состоянии, он сказал, что уходит к «своему банкиру». Когда он вернулся, мое лицо было в крови… Я хотела покончить с собой! Билась лбом о стены!

— Кристина! — простонал Рауль и затрясся от рыданий.

— …Тогда он меня связал. Я имею право умереть только завтра вечером в одиннадцать часов.

Разумеется, этот разговор через стену происходил не так гладко и спокойно, как я изобразил здесь. Он часто прерывался на полуслове, когда нам казалось, что мы слышим какой-то скрип, шаги или необычный звук. В такие моменты она успокаивала нас: «Нет, нет! Это не он. Он ушел. Я хорошо знаю, как скрипит дверь, которая выходит к озеру».

Неожиданно меня осенило.

— Мадемуазель, негодяй вас связал, он же вас и развяжет. Надо только разыграть для этого комедию. Не забывайте, что он вас любит!

— Разве об этом можно забыть? — услышали мы ее жалобный голос.

— Постарайтесь улыбаться ему, умоляйте его, скажите, что веревки делают вам больно.

— Тихо! — прервала меня Кристина. — Я слышу шаги. Это он! Уходите! Уходите, пожалуйста!

— Мы не выйдем отсюда, даже если захотим, — почти грубо сказал я, чтобы привести девушку в чувство. — Из «комнаты пыток» выйти невозможно!

— Тихо! — снова раздалось из-за стены.

Мы все замолчали и услышали вдалеке медленные шаги; шаги ненадолго остановились, потом паркет заскрипел опять.

Следом послышался жуткий вздох, сменившийся стоном ужаса Кристины, и мы услышали голос Эрика:

— Надеюсь, вы больше не пугаетесь моего лица? Я прекрасно выгляжу, не правда ли?.. А там, на озере, какой-то прохожий спрашивал, который час. Но больше никогда не спросит… Это сирена виновата…

Снова раздался вздох, еще более глубокий и жуткий, идущий из самых глубин бездонной души.

— Почему вы плакали, Кристина?

— Потому что мне больно, Эрик.

— Я думал, это я вас напугал.

— Эрик, развяжите меня. Я ведь и так ваша пленница.

— Вы снова захотите умереть.

— Вы дали мне время до завтрашнего вечера, Эрик.

Пол снова заскрипел под его ногами.

— В конце концов, раз уж мы должны умереть вместе — и я жажду этого так же сильно, как и вы, потому что устал от такой жизни… Подождите, не двигайтесь, я освобожу вас… Стоит только вам сказать: «Нет!» — и все сразу закончится для всех. Вы правы, вы во всем правы! Зачем ждать до завтрашнего вечера? Ах! У меня всегда была слабость к красивым жестам, ко всему грандиозному, ребяческая слабость… А в этом мире надо думать только о себе, о своей смерти. Остальное — ерунда! Вы удивлены, что я такой мокрый? Да, дорогая моя, мне не следовало выходить в такую ужасную погоду. А еще, Кристина, мне кажется, что я брежу. Вы знаете, тот, кто только что был там, на озере… он очень похож… Вот так, а теперь повернитесь. Вы довольны? О боже мой, твои запястья! Кристина, я сделал им больно? Только за одно это я заслужил смерть. Кстати, насчет смерти: я должен исполнить свою мессу.

Слушая эти бессвязные речи, я не мог отделаться от страшного предчувствия. Я тоже однажды позвонил в дверь чудовища, конечно, сам того не ведая. Наверное, там был какой-то предупредительный сигнал… И я помню, как из черной, как чернила, воды высунулись две руки… Кто же стал еще одним несчастным, заблудившимся на берегу подземного озера?

Мысль об этом бедняге едва не отвлекла меня от хитрой игры Кристины, но Рауль шепнул мне на ухо долгожданное слово: «Свободна!» И все-таки кто этот несчастный? По ком сейчас звучит заупокойная месса?

О, какая это яростная и возвышенная музыка! Казалось, ревут все стены дома на озере и им вторят земные недра. Мы прижались щекой к зеркальной стене, чтобы лучше слышать партию Кристины Даэ, которую она исполняла ради нашего спасения, но больше ничего не было слышно, кроме заупокойной мессы. Скорее это была месса обреченных на вечное проклятие. Как будто глубоко под землей в медленной ритуальной пляске кружились демоны.

Вокруг нас, как гроза, гремел «Dies irae». Вокруг нас сверкали молнии. Я и раньше слышал, как он поет. Он мог заставить петь даже каменные пасти быков-гермафродитов на стенах Мазендаранского дворца. Но так прекрасно он не пел никогда. Никогда! Сегодня он пел и играл, как бог-громовержец.

Пение и звуки органа смолкли настолько неожиданно, что мы с виконтом отшатнулись от стены. Потом изменившийся, ставший каким-то металлическим, голос Эрика произнес:

— Что вы делаете с моей сумочкой?»

«— Что вы делаете с моей сумочкой? — с яростью повторил его голос.

Представляю, что чувствовала в тот момент Кристина Даэ.

— Значит, вы для этого хотели освободиться: чтобы взять мою сумку?

Послышались торопливые шаги, шаги Кристины, которая бежала в нашу сторону, как будто хотела найти защиту возле нашей стены.

— Почему вы убегаете? Отдайте сумку! Разве вы не знаете, что в этой сумке жизнь и смерть?

— Простите меня, Эрик, — жалобно проговорила девушка, — но я подумала, что мы теперь будем жить вместе, и все в этом доме принадлежит и мне тоже.

Это было сказано таким дрожащим голосом, что и у нас дрогнуло сердце. Должно быть, несчастная собрала все свои оставшиеся силы, чтобы превозмочь отвращение и ужас. Однако такие детские уловки, да еще произнесенные с дрожью в голосе, не могли обмануть злодея.

— Вы знаете, что в сумке два ключа. Зачем они вам? — спросил Эрик.

— Я хотела зайти в комнату, в которой еще не была, которую вы от меня прячете… Простое женское любопытство, — оправдывалась она, но ее слова только усилили настороженность Эрика: настолько они звучали неестественно.

— Терпеть не могу любопытных женщин! — отрезал он. — А вам следовало помнить историю Синей Бороды. А теперь отдайте сумку! А, вы хотите оставить себе ключ, любопытная малышка!

Он зловеще засмеялся, когда Кристина закричала от боли. В тот момент, когда Эрик отобрал у нее сумочку, из груди виконта вырвался вопль бессильной ярости, который я успел приглушить, зажав ему рот.