Владимир Кашин - …И никаких версий

Павленко сегодня, конечно, был расстроен, суматошен, но он такой всегда. Нервничал, спешил. Наверное, ему влетело от руководства, что откладывает поездки на завод. Да и вообще этого Вячеслава Адамовича, этого «поймите меня правильно», никогда не поймешь! Но как он мог не сообщить ей об Антоне, если не дай бог… Пожалел ее?

Ей вспомнился разговор с Павленко несколько дней тому назад на этом же бульваре Давыдова.

…Они шли вдвоем по уже затихающему в опускавшихся сумерках бульвару. Нина сосредоточенно смотрела под ноги, словно боялась споткнуться о что-то невидимое на слегка запорошенном снегом асфальте. Она шагала размеренно, чуть покачиваясь, не глядя на своего спутника. Худенькая, высокая, в легоньком пальто, она казалась топольком, который убежал от высоких заиндевевших деревьев, застывших в шеренге вдоль бульвара, и двинулся рядом с человеком.

Павленко нервничал. Он шел подпрыгивающей походкой, то чуть отставал от спутницы, то вырывался вперед, пытаясь увидеть ее глаза, убедиться, что она его слышит, и заячий треух на его голове при этом жалко вздрагивал в такт неровному шагу.

«Поймите меня правильно, Ниночка, — спешил высказаться Вячеслав Адамович, зная, что время его ограничено: еще квартал — и покажутся Березняки, дом, в котором живет машинистка и возле которого ему придется раскланяться. — Поймите меня правильно, Ниночка. Я ваш друг».

Нина молчала, уткнувшись носиком в поднятый воротничок пальто.

«Я хочу вам добра. Я вам очень сочувствую. Знаю и о вашей нелегкой жизни. Все знаю… А человек вы чудесный, милый, добрый… достойны лучшей участи. Если бы вам хоть немножко в жизни повезло! И если бы от меня это зависело!.. Я готов себя убить за то, что не могу сделать вас счастливой».

«Что вы знаете о моей жизни? — высвободила рот из воротничка Нина. — Моя жизнь касается только меня, Вячеслав Адамович».

«Да, да, конечно, — спешил согласиться Павленко. — Поймите меня правильно, я лишь хотел как-то помочь вам, ну как бы сказать, оградить вас…»

«От чего?»

«Ну, — замялся Павленко, — скажем, от новых бед, которые могут свалиться на вашу голову…»

«Каких еще бед?» — женщина уставилась на собеседника.

«Ну, может, не совсем так… просто предупредить, чтобы вы не обманывались… Поймите меня правильно, я не в силах видеть, как вы преданы Антону и какой неблагодарностью он платит. Мне трудно это говорить, но я ваш друг, Ниночка, настоящий друг, я к вам всей душой. Вы мне даже напоминаете Неточку Незванову из Достоевского… Гляжу на вас и словно перечитываю роман. Впрочем, нет, не перечитываю… а вижу все наяву, вижу ваше нелегкое будущее…»

«Что же вы видите? Какое будущее?»

«Антон хороший парень, красив, умен, талантлив… Но ведь он ничего не сделает для вас, семью вашу разрушит, а сам не женится. Я его знаю. Он человек порыва, минуты, в порыве пообещал, а вы и поверили, понадеялись… И теперь на моих глазах повторяется вечная, как мир, история…»

Павленко, очевидно, все труднее было говорить, он начал заикаться и, пытаясь скрыть это, вынужден был делать паузы.

«Поймите меня правильно, — передохнув, продолжал он, — я ваш друг и не могу скрывать то, что знаю».

«А Антону Ивановичу вы тоже друг?»

«Видит бог — друг, — ответил Павленко, прижимая руку к груди, — и именно поэтому хочу вас предупредить, чтобы вы не лелеяли розовые мечты. Вы уже, кажется, готовы уйти из дома и подать на развод. Но куда вы денетесь? Да еще с ребенком… Вы пока удобны ему, как и многие другие до вас… Он, наверное, вообще никогда не женится… Мне вас обоих жаль…»

Нина, несмотря на холод, замедлила шаг и подняла голову. Страшная догадка змеей вползла ей в душу, но от нее замерзшую женщину бросило в жар. Небо, до сих пор розовато-серое, приобрело сиреневатый оттенок, фиолетовым стал и снег, вдруг и дома, и небо показались ей черными, словно она ослепла.

Женщина остановилась, закрыла лицо руками. Павленко поддержал ее за локоть.

Нина отвела его руку.

«Это Антон поручил вам поговорить со мной?»

«Упаси бог. Антон ничего не знает, и умоляю вас, не передавайте ему… Он неплохой парень, это безусловно. Но серьезно к женщинам относиться не может, даже к вам, вы ведь и сами чувствуете… — говорил Павленко. — И я думаю, он будет доволен, когда узел развяжется».

«Что же вы предлагаете, Вячеслав Адамович?» — наконец нашлась Нина, когда чернота отступила от нее. Она подняла грустные глаза на собеседника…

Павленко внезапно закашлялся, да так, что не завязанный тесемками треух чуть не слетел с головы.

«Да ничего, Нина Васильевна, — тоже грустно ответил он. — Увы, пока ничего… Вы только поймите меня правильно. Я не нахожу слов, чтобы все выразить. Нет таких слов у меня. И в языке их нет. Во всем нашем великом языке! Не придумали их люди. Поймете ли вы меня, если скажу, что в юности больше всего запала в душу одна книга: «Неточка Незванова». Я по-детски плакал, читая ее, и дал себе слово, когда встречу похожую на нее юную душу, сделаю ее счастливой.

Но время сейчас другое, я понял, что Неточки уже нет и быть не может… Мечта, с которой я жил годы, понемногу потускнела, поблекла, растаяла…

И вдруг появились вы… Еще до того, как вы впервые пришли к Антону, еще на работе, в институте, я обратил на вас внимание… Дальше — больше. Интересуясь вами, все больше и больше узнавал в вас Неточку Незванову… Но… — Павленко развел руками, — вы появились в моей жизни слишком поздно. Видит бог…»

«Мне холодно, Вячеслав Адамович, — перебила его Нина. — До свидания, я побегу».

«Нет, нет, — схватил ее Павленко за рукав пальто, — так нельзя. Я слишком долго носил все это в себе, чтобы не высказаться до конца, коль уж начал… Я вас не отпущу. Потерпите. — Он взглянул на тоненькие нитяные перчатки женщины. — Давайте я согрею ваши руки, пальчики, наверное, замерзли».

«Не надо! Для этого вы пошли меня провожать! Чтобы наговорить на другого!» Нина пресекла попытки Павленко взять ее руки в свои и пошла быстрым шагом.

Павленко догнал ее.

«Не наговорить, а… Неужели вы так безжалостны ко мне, Нина?»

«Что же вы хотите от меня, Вячеслав Адамович?»

«Единственное. Чтобы вы не надеялись на Антона, вас ждет глубокое разочарование… Поймите меня правильно, я давно люблю вас, и видеть, что Антон обращается с вами как с игрушкой, невыносимо… Мало того что у вас дома и муж — не подарок… У меня сердце кровью обливается. Я, конечно, живу, так сказать, «под колпаком», вы же знаете мою Варвару, но сердце мое все чувствует, и ради вас я готов, Нина Васильевна, на…»

Он не успел закончить фразу.

«Я люблю Антона, а не вас! — почти выкрикнула женщина. — Не провожайте меня дальше! Не смейте!» И она почти бегом бросилась по мостику, ведущему через канал с Русановки к Березнякам.