Карло Фруттеро - Его осенило в воскресенье

Она остановилась и посмотрела на деревья и холмы на другом берегу реки, позолоченные последними лучами солнца. Настоящая идиллия! Но воспоминание о Гарроне вновь расстроило ее, пробудило досаду, копившуюся со вчерашнего вечера. Все вокруг виделось ей уже в ином свете. Из горы мусора зорким встревоженным взглядом она выхватила странные слипшиеся лоскуты, в овраге — тень, склонившуюся над остовом сгоревшей машины, подозрительные силуэты за грудами ящиков. Здесь не встретишь ни одного ребенка, с содроганием подумала Анна Карла. Да и у рыбаков на том берегу какой-то зловещий вид. Она накинула свитерок на плечи. От воды поднимался сырой туман, а на небе повисла желтоватая холодная туча, похожая на огромный колпак.

В таких опасных местах в одиночку не гуляют. Она повернула назад, стараясь, однако, не бежать, а идти спокойно, чтобы не почувствовать себя полной дурой.

— Я Гарроне никакого приглашения не посылал, я даже не знаю его адреса, — угрюмо сказал синьор Воллеро. — Но раз уж он пришел, не мог же я выгнать его с полицией. Здесь галерея старинного искусства, а не ночной клуб, — сказал он, сделав акцент на слове «старинного».

Он обвел взглядом группу своих собеседников, стоявших вместе с ним возле картины «Похищение Европы», потом заглянул в два других зала, где последние из приглашенных (все до одного люди уважаемые и светские) негромко обменивались впечатлениями.

— Не преувеличивайте, — сказал искусствовед. — Мне Гарроне, в общем-то, симпатичен. Он меня забавляет.

— К тому же он вовсе не дурак, — добавил американист Бонетто. — Для человека, который никогда не покидал Турина, у него довольно широкий кругозор. В прошлом году, когда я представлял в театре «Ты» калифорнийскую группу «Пластичность и лимфа»… — тут он сделал эффектную паузу, но все промолчали (известное дело: галерею Воллеро посещают самые косные, самые консервативные туринцы) —…так вот, после спектакля мы пошли ужинать. Гарроне сидел рядом со мной и, надо сказать, задавал мне дельные, остроумные вопросы, чувствовалось, что представление его всерьез заинтересовало.

— Не сомневаюсь, — сказал синьор Воллеро.

Сам он имел весьма смутное представление о театре «Ты» и калифорнийских группах, но ему одного названия было достаточно, чтобы связать их с революцией, порнографией и с современным искусством в целом. А современного искусства Воллеро не одобрял, как гражданин н, ясное дело, как продавец картин славной старой эпохи. Он взглянул на выставленную в последнем зале «Леду с лебедем». И снова вскипел при воспоминании о гнусных замечаниях, которые сделал Гарроне по поводу этого творения конца шестнадцатого века. Да к тому же в присутствии двух превосходных клиентов, совсем было решившихся купить картину. Воллеро повернулся к инженеру Пьяченце и его супруге (первую скрипку в семье играла именно она) и со снисходительно-извиняющейся улыбкой сказал:

— Обычно я имею дело только с истинными знатоками искусства, однако у некоторых людей есть особый дар осквернять все.

— Не волнуйтесь, дорогой Воллеро. Картину мы все равно купим, — засмеялась синьора Пьяченца, натягивая перчатку, и лукаво добавила: — Ну уж и вы скиньте миллиончик. Все-таки Гарроне в известной мере прав. Художественная ценность картины не вызывает сомнений, и все же здесь есть свое «но». В музее — одно дело, а в не слишком большой квартире — другое, вы же понимаете… Тем более что в комнате, где я собираюсь ее повесить…

— Ну, о цене мы всегда договоримся, — с напускной веселостью сказал синьор Воллеро, а про себя подумал: все этот Гарроне, скотина проклятая. — Не знаю, не знаю, — с воинственным видом обратился он к искусствоведу и американисту Бонетто, — в живописи Гарроне не разбирается, как архитектор он, по общему мнению, ноль, а уж человек, откровенно говоря, он и вовсе отвратительный.

— Да, приятным его не назовешь, — согласился инженер Пьяченца.

— Разумеется! — заторопился искусствовед, который вовсе не желал вступать в спор с инженером, известным своими связями с фирмой «Фиат». — Я только сказал, что Гарроне симпатичен мне в известной мере. Ведь, так или иначе, он любопытный тип.

— Да, но чем он занимается? — осведомилась сеньора Пьяченца.

— Ничем, насколько мне известно, — ответил Воллеро, пожав плечами. — Прихлебатель, паразит.

— Он предок нынешних студентов архитектуры, — усмехнулся инженер Пьяченца.

Да, истэблишмент не знает жалости, одно слово — и ты человек конченый, подумал Бонетто.

— Однако, если рассуждать серьезно, — решительно вмешался он, — Гарроне — образец новой культуры, человек мыслящий и одаренный, он просто не нашел своего места в жизни и способа вмешаться…

— А по-моему, он все время вмешивается куда не следует! — воскликнул Воллеро.

— Допустим. Но он ищет свое «я». В Америке это феномен весьма распространенный п…

— Вот пусть там себя и поищет, — парировал Воллеро.

— Вы слишком суровы, — сказал искусствовед. — Гарроне — безобидный, слабохарактерный бездельник с душой артиста. У меня лично он вызывает жалость. Этот тип людей вымирает…

— Ну уж нет, — возразил Воллеро. — Такие люди плодятся как муравьи.

— Тик-так, — твердила Франческа.

— Ча-сы, — назидательно повторила бонна, ударив указательным пальцем по ручным часам. — Мо-о-онтр. У-ур.

— Довольно, Жанин, — сказала Анна Карла, которой сегодня педагогическое рвение очкастой швейцарки особенно действовало на нервы. — И вообще Франческу пора укладывать. Она совсем засыпает. Правда, детка?

— Нет, — сказала Франческа. Но потом, когда Анна Карла поцеловала ее на прощание, она спокойно позволила бонне взять себя на руки и унести.

— Тик-так, — крикнула она матери уже с порога с улыбкой заговорщицы.

— Тик-так, — со смехом отозвалась Анна Карла.

Да, я никудышная воспитательница и несправедливая хозяйка, покаянно думала она. Обидела бедную Жанин, хотя она очень старательная и прекрасно справляется со своей работой. А вот с теми двумя наглецами притворяюсь, будто ничего не вижу и не слышу. Но с другой стороны, сколько сил я потратила три месяца назад, чтобы их найти!.. Она принялась обдумывать план действий. Снова взять старую Сезу — на кухне она и одна управится — и окончательно завладеть Эмилио, личным шофером мужа, которого Витторио и прежде «одалживал» ей в экстренных случаях. Эмилио очень расторопен, и вид у него внушительный, а вот шофер он, надо сказать, неважный. Словом, если агентство «Цанко» подыщет ей скромную приходящую горничную…

Дальше Анна Карла в своих прожектах не пошла: мыслями она уже была далеко от агентства «Цанко», когда оглушительный грохот, словно в пристанционном баре, возвестил о том, что Бенито начал накрывать на стол. Сколько же они вдвоем тарелок и стаканов умудряются разбить за день!..