Карло Фруттеро - Его осенило в воскресенье

— Какой старик?

— Нет, мне показалось… Может, это и не он. Того старика я встретил сегодня, когда шел к Триберти, чтобы проверить свои подозрения. Он ел мятные конфеты.

— Он что, тоже вызвал у тебя подозрения?

— Не смейся надо мной, Массимо, прошу тебя, — обиженно сказал Лелло. — Неужели ты не понимаешь, что делаешь мне больно?

— Что я такого сказал?

— Ничего. Ты никогда не говоришь ничего такого, к чему можно было бы придраться. Ты умный, не то что Ботта.

У Лелло явно испортилось настроение.

— Прости, — сказал Массимо. — Но я, честное слово, не хотел…

— Согласен, согласен, я слишком чувствителен к оттенкам и закомплексован. Не так ли? Весьма сожалею, но придется тебе принимать меня таким, какой я есть.

Он внезапно переключил скорость — вторую на третью. Мотор отчаянно взревел. И тут Массимо допустил роковую ошибку — инстинктивно зажмурился.

— Ну что же ты молчишь? — вскипел Лелло. — Наберись хотя бы мужества сказать мне прямо в лицо, что я не умею водить машину.

— Но я…

«Фиат-500» ворвался на пьяцца Статуто, словно гоночная машина на автодроме Индианаполиса. Шесть машин и трамвай чудом избежали с ним столкновения, прежде чем он затормозил на полной скорости у самого тротуара, жалобно скрипнув новыми шинами.

— Что ты делаешь, Лелло?

— Веди машину сам, раз ты такой умный. — И он вылез из «фиата», хлопнув дверью.

Идиллия кончилась. Массимо неподвижно сидел в машине, подыскивая всевозможные оправдания горячности Лелло: он молод, недавно купил свой «фиат», из-за тяжелой работы в муниципалитете и одуряющей жары разнервничался… Все это так, но трогательное ощущение, что перед тобой униженный Монсу Траве, исчезло. К тому же, чтобы окончательно не погубить вечер, ему придется успокаивать этого маленького наглого невежду. Он тоже вылез из машины.

— Зачем ты мне звонил, если я тебя раздражаю? — накинулся на него Лелло, который явно искал ссоры. — Не лучше ли нам вообще расстаться?

В таких случаях лучшей защитой было нападение.

— Я искал тебя, потому что собираюсь завтра съездить в Монферрато насчет дома, и хотел с тобой посоветоваться. Не знаю, понравится ли тебе твоя комната, — грустно сказал Массимо.

— Моя комната?..

Массимо готов был проглотить язык. Как же он не понял, что в подобной ситуации любое слово — ошибка! Но было уже поздно. Теперь надо продолжать игру.

— Ее окна выходят на долину. И неподалеку растет ливанский кедр… Кровать с балдахином…

— Значит, у каждого своя комната и, разумеется, на разных этажах! — вновь вскинулся Лелло.

— Моя — в том же коридоре, напротив, — робко возразил Массимо.

Лелло склонился в низком поклоне.

— Благодарю вас, мой господин! Но я предпочел бы спать на чердаке. А еще лучше — в подвале, как и подобает служащему моего ранга.

— Перестань, Лелло…

— Конечно! Личная свобода прежде всего. Смею ли я вторгаться в личную жизнь синьора Массимо. Гостеприимство — святой долг каждого, но есть же еще и светские условности…

Массимо не выдержал. Махнул рукой и мрачно сказал:

— Ладно, с меня хватит! — И широким шагом пошел прочь через площадь.

Он дорого заплатил за отсутствие выдержки.

Лелло догнал его, со всхлипом схватил за полу пиджака и в конце концов заставил довольно громко сказать: «Я тебя прощаю, Лелло». А затем уговорил отпраздновать примирение в открытом кафе. Там они просидели до восьми вечера, попивая четверть холодного «поммери» и мирно беседуя о том, что еще надо подремонтировать на «их маленькой вилле».

Щемящая жалость к Лелло заставила Массимо согласиться провести субботнее утро в «Балуне» в поисках оригинальной деревенской утвари. Не смог он отказать Лелло и в другой просьбе — поужинать этим вечером в ресторане на холме, куда они отправятся на «фиате-500» с открытым верхом. Они промчатся мимо чудных полей и лугов, и лица их будет обвевать свежий ветер.

— «Туристы, прибывшие в Рим из княжеств Персидского залива, подтверждают, что после беспорядков на прошлой неделе имеются многочисленные жертвы. Официальное коммюнике, переданное местным радио, утверждает, что положение нормализовалось, и опровергает слухи о том, что шах покинул страну… Сын шаха дал в Оксфорде интервью, в котором утверждает, что никогда не просил защиты у британской полиции и неизменно останется верен…»

— Болван, — проворчала синьора Табуссо.

— Почему? — удивилась Вирджиния. — Что он, бедняга, натворил?

— Кто? — не поняла синьора Табуссо.

— Сын шаха, — пояснила Вирджиния, показав на молодого смуглого человека с аккуратными усиками, который на телеэкране беззвучно шевелил губами.

— Откуда я знаю? Да я вовсе не о нем думала.

— Что такое? — встрепенулась старая служанка, задремавшая было перед телевизором. — A-а, опять эта политика…

Голова ее упала на грудь, и она снова погрузилась в сон.

В кухне стало совсем темно, поросший каштанами склон холма укрывал поместье «Хорошие груши» от вечерних закатных лучей. Три женщины, поужинав, сидели у светящегося молочным светом экрана.

Синьора Табуссо вывела собаку и подозрительно оглядела окрестности. В саду было тихо. Розы на клумбе позади дома благоухали, как всегда, терпко и нежно, петунии тоже наполняли сад своим ароматом. Снизу, оттуда, где начинался большой «луг» с его темной массой деревьев и кустов, доносился запах сырого подлеска.

— Ну, пошевеливайся, бездельник, — с грубой лаской в голосе сказала синьора Табуссо.

Пес сразу повиновался.

В долине, воронкой врезавшейся в город, загорелась длинная цепь огней. На фоне черного неба вывеска «Каприза» засверкала ярко-голубым светом.

На экране телевизора двое влюбленных бегали друг за другом по берегу моря, а бархатистый голос диктора рекламировал фруктовые соки.

— Спать пора, — сказала синьора Табуссо с порога кухни. Она зажгла свет и посмотрела на сестру.

— А ты уж не гуляй больше по ночам, слышишь?

На противоположной стороне долины, еще ближе к автостраде, виноградник «Друлария» и фасад старинного дома, утопавшего в тени огромных конских каштанов, безуспешно пытались укрыться от бесчисленных городских огней. Синьор Кампи-старший, не вставая, слегка повернул белое садовое кресло так, чтобы не видна была вывеска «Каприза», освещавшая сад слева. Но теперь назойливо лезли в глаза три другие светящиеся вывески, две красные и одна зеленая, не менее аляповатые.

— Днем смог, ночью эта иллюминация, — сказал синьор Кампи. — Зрелище поистине великолепное!

Его жена невозмутимо отпила глоток виски.

— Знаешь, Монно решили продать свою виллу? — проронила она. — Я встретила Елену.

— Ах так! Теперь рядом будет еще одна махина с теннисным кортом и бассейном… Впрочем, все, что можно, здесь уже испоганили.