Джеймс Олдридж - Джули отрешённый

И, однако, я не сомневался: это наша простодушная Бетт, которая пришла к нему в контору и говорила с ним от всего своего чистого, безгрешного сердца, сделала его защитником Джули, и я был слишком ей благодарен, чтобы задеть отца еще каким-нибудь неосторожным словом.

– Ай да папа! – крикнул с другого конца стола мой младший брат Том, наш домашний моралист.

– Сколько раз тебе говорилось, чтоб ты не употреблял в нашем доме это австралийское выражение…

Моя сестра Джин спросила отца, как он собирается защищать Джули. Обычно она могла вытянуть из него все, что угодно, но я был уверен – на этот раз он ничего ей не скажет. Путь защиты, который выбирал мой отец, всегда разворачивался постепенно, шаг за шагом, и до самой последней минуты никто никогда не знал, куда он ведет, даже мама, даже Джинни, а порой и сам подзащитный.

– Там видно будет, – уклончиво ответил он сейчас Джинни. Потом прибавил свое обычное определение хорошей защиты, такой защиты, которая в его духе:

– Всегда важно раскрыть внутреннюю логику дела, и, если она ясна, все сразу становится на свое место.

Мама тихонько вздохнула и прикрыла глаза. Только этим она и выразила свое недовольство: ведь отец снова брался за дело, на котором он ничего не заработает, и несколько недель занят будет по горло. Почему бы ему не взяться за другие дела и не заработать хоть немного денег – их так не хватало нашему безденежному дому.

– Бедный мальчик, – сказала мама про Джули.

– Бедная наша мама, – поддразнил я ее. Но даже и тут я ошибся. На другой день отец вернулся домой явно удивленный и сказал, что к нему в контору приходил мистер Морни и предложил заплатить за защиту Джули, – это удивило всю нашу семью, кроме меня.

Мой отец принялся защищать Джули еще до суда. Он опубликовал в нашем «Стандарде» заявление, в котором говорилось: каждый, кто выскажет в адрес его клиента обвинения, которые суд впоследствии признает ложными, будет нести ответственность за клевету, оскорбление или поклеп. Иными словами, если Джули признают невиновным, кое-кто из наших местных сплетников пойдет под суд. В таком городке, как наш, с подобным предупреждением, да еще исходящим от моего отца, приходилось считаться.

С точки зрения юридической, думаю, это заявление большой силы не имело, однако оно положило конец некоторым самым чудовищным сплетням в барах гостиниц, в парикмахерских, по телефону и у церквей после воскресной службы. Но не всем: всегда находился какой-нибудь новый повод почесать неуемно зудящие языки. Уже одно то, что защиту Джули взял на себя мой отец, было волнующим событием, и на каждом углу кто-нибудь по этому поводу ахал. Когда обвинителем назначили вечного противника отца, Страппа, весь город взвыл от восторга. Значит, будет бой. Сражение в суде разыграется на славу. Итак, вместо того чтобы притушить страсти, отец бессознательно их разогрел.

Первые его приготовления были, как обычно, непредсказуемы. Отыскивая внутреннюю логику случившегося, он всегда начинал как бы нравственно врастать в дело, он чувствовал себя в ответе за него – и потому, казалось, отрешился от всего на свете. Ходил по городу и никого и ничего не замечал. Когда к нему обращались, слушал вполуха. Когда разговаривал, словно не весь участвовал в разговоре. Но мы понимали, что с ним происходит. Пока он не почувствовал, что и вправду в ответе за дело, оно для него попросту еще не существовало. Итак, нам оставалось только ждать, и хоть я очень верил в отца, мне не нравилось, что обвинитель – его извечный противник прокурор Страпп.

Страпп и мой отец ни в чем никогда не сходились – в суде ли, вне его. И потому каждый считал для себя делом чести не дать другому одержать над ним верх на процессе. Обычно от этого их борьба становилась на редкость увлекательным зрелищем. Но теперь это означало, что Страпп будет чересчур придирчиво, чересчур тщательно, чересчур хладнокровно выискивать всё новые подтверждения виновности Джули. Это значило, что смерти Джули добивается очень искусный человек.

Первые шаги обоих были, очень деловитые, сами собой разумелись. Отец, например, каждый вечер бывал в доме Джули и подолгу беседовал с жильцами. Он уже познакомился с показаниями, которые они давали сержанту Коллинзу. Но отец считал, что всякие показания – наполовину ложь и на три четверти правда, даже если бы их давал сам господь бог.

– Они не могут не быть неправдой, – говаривал он, – ведь это всего лишь утверждения без объяснений.

Покончив с кварталом евангелистов, он взялся за всех, с кем Джули связывали в последние годы хоть какие-то отношения: то были директор нашей школы, учителя, Дормен Уокер, школьные товарищи, даже Джо Хислоп. Мне любопытно было, разыщет ли он доктора Хоумза, ведь в день убийства миссис Кристо Хоумз был в городе, но с тех пор не показывался. Отец искал чего-то характерного и даже поразительного, что могло бы ему помочь, но чего именно ищет, он нам пока не говорил, если даже знал это сам. И почти всегда по пятам, а то и на шаг впереди шел его противник – толстяк в галстуке-бабочке и ослепительно белой сорочке, Д. С. Страпп.

– Почему ты не добиваешься, чтоб Джули отпустили на поруки? – спросил я отца, когда он отказался рассказывать мне о своих посещениях Джули в тюрьме. Вопрос этот я задавал ему не раз.

– Потому что просить надо полицейский суд, – объяснил отец, – а судья Крест, безусловно, откажет на том основании, что речь вдет о матереубийстве, и в умах присяжных это ляжет еще одной тяжкой гирей на чашу виновности подсудимого.

– Ну, а как сейчас Джули? Хоть это ты мне можешь сказать?

– Он в хороших условиях. Он сыт. Дверь его камеры не заперта. Он выходит в уборную и возвращается в камеру, когда ему заблагорассудится, и ему разрешено читать и делать записи в этих его школьных тетрадках сколько душе угодно. Я пытаюсь научить его играть в шахматы.

– Джули?!

– Да.

– У него не хватит терпения, – сказал я.

– А ты откуда знаешь?

Я ответил, что знаю Джули.

– Очевидно, не знаешь. Когда он может делать что-то сам, терпения у него предостаточно.

Мне это в голову не приходило, и, конечно же, отец был прав.

Но вот на самые главные вопросы – как Джули объясняет случившееся – отец отвечать не хотел. Я понимал, ему нелегко: попробуй выуди из Джули хоть слово! Однажды, отправляясь к Джули, он даже взял с собой Бетт Морни, и я надеялся от нее хоть что-нибудь да узнать.

Но когда я ее спросил, она сказала:

– Я обещала твоему папе, что никому ничего не расскажу. Даже тебе, Кит.

– Но ты хоть сумела разговорить Джули?

– Я ничего не скажу. Кит. Я обещала твоему папе.

– Ну, а выглядит Джули как, получше? Это-то можно сказать!