Иван Василенко - Часы Мериме

— Попала она ко мне самым законным путем, — с достоинством оказала зеленая. — Но распространяться об этом — лишнее. Изволь, я скажу, если тебе так уж хочется. Когда я жила в Германии…

— А ты разве жила в Германии? — удивилась тетушка.

— Ну, конечно, жила. Я с мужем ездила, он там в экспортном бюро работал… Так вот, когда я там жила, мне продал эту вещь один немец, бывший офицер.

— А он откуда взял? — не унималась тетушка.

— Ах боже мой, все тебе нужно знать! Ну, взял ее из музея во время оккупации Парижа. Тогда ведь всё брали.

— Вот видишь, — укоризненно сказала тетушка, — значит, эта вещь краденая.

— Ничего не краденая! Надо же отличать кражу от военной добычи. Но он, дурак, совершенно не представлял, что это за вещь: золото — и все. А когда узнал, на коленях умолял вернуть ему. Я сказала: «Нихт, герр, надо было раньше смотреть!»

— Ну поставь, поставь еще на бой, — попросила тетушка.

Наступила короткая пауза — и вдруг я услышал мелодичный частый звон.

— Еще! — сказала тетушка.

— Ага, понравилось! — тихонько хихикнула зеленая.

Звон повторился — восемь одинарных ударов и три сдвоенных.

— Восемь и три четверти, — сладко сказала зеленая. — Какая прелесть! Он вынул их из хрустального шифоньера, в котором были еще пальто, шляпа и палка писателя. Дурак! Надо было и пальто захватить!..

«Часы! — чуть не вскрикнул я. — Зеленая привезла из Германии краденый брегет Мериме и хочет его сбыть тетушке за сорок тысяч. Ну нет! Мы еще поборемся! Не так-то просто будет ей впутать тетю в эту историю».

А из наушников меж тем доносился жалобный голос:

— Люда, милая, я тебя прошу, ну подожди еще недельку! Надо же время, чтобы реализовать кое-какие вещи.

— Двое суток! — неумолимым шепотом отрезала зеленая. — И льготных пять часов. Не вручишь через пятьдесят три часа облигацию и пятнадцать тысяч — продам другому. Я и так потратила на тебя уйму времени.

— Так возьми у меня в счет пятнадцати серебряный самовар, — просяще оказала тетушка. — Это тоже очень редкая вещь, времен Елизаветы Петровны.

— А где он? — жадно отозвалась зеленая.

— Здесь, в сундуке. Пойдем, я покажу. На нем такие художественные узоры…

Скрипнула дверь, и через минуту послышался знакомый звук сундучного замка.

Я на носках подошел к своей двери, неслышно приоткрыл ее и заглянул в гостиную. На бархатной скатерти золотились массивные круглые часы. Задыхаясь от волнения, я подкрался к столу и схватил брегет. Обе крышки были открыты, и я увидел удивительно сложный механизм, сверкающий рубиновыми камнями, весь в ритмичном движении. А на блестящей внутренней стороне крышки я заметил выгравированную подпись. Как ни короток был миг, эта подпись с большой четкостью запечатлелась в моей памяти.

Вот она:

Ранним утром я опять побывал у Гриши и рассказал обо всем, что произошло за это время. Выслушав, он смущенно покряхтел:

— Вот неприятность: я-то ведь эту Кармен не читал. Слышать — много раз слышал, как она поет по радио, а читать — не читал.

— Так на́, читай, — сунул я ему книжку, предусмотрительно захваченную из библиотеки. — А вечером потолкуем.

Из института я позвонил Геннадию и тоже условился о встрече…

Роман Петрович читал лекцию о Шелли. Я напряженно вслушивался, но мысли все время возвращались к Мериме. В перерыве я подошел к доценту и опросил:

— Роман Петрович, где можно достать факсимиле Мериме?

— Факсимиле Мериме? — удивился он. — А зачем вам?

— Очень надо, Роман Петрович, очень.

Он подумал.

— Что ж, и в книге Виноградова «Мериме в письмах к Соболевскому» можно найти. Только этой книги, к сожалению, нет ни в Чеховской библиотеке, ни в нашей, институтской. Есть в Ростове, и не в одной библиотеке.

— Еще один вопрос, Роман Петрович: это все правда, что в «Кармен» написано о часах? Правду писал Мериме, что Кармен украла у него золотые часы с боем?

Доцент засмеялся:

— Милый мой, вот я поручу вам написать реферат о Мериме, а вы там и решите этот вопрос.

Я подумал: «Очень удобный способ уклониться от ответа».

Из института я шел в глубоком раздумье. Что делать? Попробовать уговорить тетушку не поддаваться ее горячей любви к уникальным вещам и прогнать зеленую? Но в этот ее период явного перевеса эмоционального начала над интеллектуальным она и советоваться со мной не захочет, да к тому же и догадается, что я подслушивал. Обратиться в милицию? Так зеленая скажет, что она купила часы на законном основании, да еще, пожалуй, немецкую расписку предъявит.

Задумавшись, я чуть не наткнулся на пожилую женщину, которая шла навстречу с кипой перевязанных ленточкой тетрадей под мышкой.

— Ох, извините! — сказал я и сразу же узнал ту седую гражданку, которая ехала в одном с нами вагоне в Таганрог. — Здравствуйте! — приветствовал я ее.

Внимательно посмотрев на меня, она опросила:

— Вы, вероятно, из моих бывших учеников?

— Нет, — ответил я, — мы просто ехали вместе из Ростова. Вы еще говорили студентам, что лучше Таганрога на свете города нет.

Сказав это, я вдруг ахнул, да так, с открытым ртом, и остался стоять. Дело в том, что, увидев эту женщину, я тотчас же вспомнил и другую — с желтым лицом в морщинах, забитых пудрой, и явно крашеными волосами. Так вот когда и где я впервые увидел зеленую!..

— Что с вами? — удивилась седая женщина.

— Ничего, — ответил я. — Абсолютно ничего. Только скажите мне, вы не встречали больше ту противную гражданку, которая в вагоне просила вас рассказать о всех деталях жизни Таганрога?

— Журналистку? Ну почему же она противная? Просто своеобразная… Как же, она и теперь ко мне заходит.

— Она журналистка?! — опять раскрыл я рот.

— Да журналистка. Она собирает здесь материал для книги «На родине Чехова».

— Так уж не вы ли рассказали ей о моей тетушке Наталье Сергеевне Чернобаевой?

— Вот как! Наталья Сергеевна ваша тетушка? Да, я рассказывала и о ней.

— И говорили, что тетя собирает вещи-уникумы?

— Говорила. Но ведь об этом многие знают.

— И всякие детали, вроде той, что начальницу гимназии звали Зинаидой Георгиевной?

— Поскольку ее интересовало мещанское прошлое Таганрога и поскольку я сама училась в местной гимназии, я и об этом ей рассказала.

— Но ведь она говорит, что тоже училась в местной гимназии и жила тут возле монастырского подворья, — она же сама должна все это знать!

— Кто жил возле монастырского подворья? — недоуменно посмотрела на меня женщина. — Из наших гимназисток того времени возле монастырского подворья жила, насколько я помню, Люда Калмыкова, что потом так неудачно вышла замуж за Камбурули, но она, бедняжка, давно скончалась в Ялте.