Хокан Нессер - Человек без собаки

Снегопад прекратился, на улицах и тротуарах слякоть. Толпы народа, машины — не протолкнуться. Вдруг Кристофер вспомнил, что на этом месте он уже был.

«Креатима». Магазин художественных принадлежностей. Тогда он назывался по-другому. Именно здесь убили Улофа Пальмё. Кристофер остановился. Конечно, убийство произошло, когда он еще не родился, но ему показывали это место не меньше трех раз — каждый раз, когда они бывали в Стокгольме.

Убийца убежал по Туннельгатан и скрылся. Именно так и было… он прошел по узкой улице и осмотрелся. Вот сюда он и побежал… как его… Петерссон?

А сейчас он сам собирается стать убийцей. Кристофер закурил и огляделся. Люди вокруг сновали в разные стороны, казалось, что все они куда-то торопятся. Боятся пропустить что-то важное. И никому никакого дела. Никто даже на секунду не задержится, не задумается, что здесь был убит премьер-министр. Чему удивляться — прошло больше двадцати лет. Он сжал в кармане пистолет. Вот, стою с пистолетом в кармане, подумал он. Если сейчас появится Йоран Перссон [60] Йоран Перссон — премьер-министр Швеции с 1996 по 2006 год. , я и его могу убить. А почему нет? Запросто. Вот это будет жизнь…

Это так просто — убить. Он никогда раньше об этом не думал. Поднять пистолет и нажать курок. Он затянулся и мысленно посмеялся. Не надо быть психом, не надо быть террористом, не надо колоть наркотики. Все, что требуется, — поднять пистолет и нажать курок. Черт возьми… одна секунда — и человека больше нет. Вот это и есть правда. Одна несчастная секунда — и конец бесконечным дням, вечерам и ночам… И никакого значения не имеет, кто именно оказался на пути пули. Король или нищий. Легкое нажатие указательного пальца — и тебе ничто не поможет, будь у тебя хоть сто миллионов или ты суперзвезда Голливуда, или просто жалкий бродяга.

Головокружительная мысль, но в ней есть и справедливость. Вот я сейчас вытащу пистолет, застрелю вон ту женщину в красной куртке и убегу — точно как убийца Улофа Пальмё. И никто меня не задержит. Рвануть двадцать — тридцать метров со всех сил, потом вверх по лестнице, завернуть за угол, а дальше обычной походкой, нога за ногу. Как все. И поминай как звали.

Женщина в красной куртке приближалась. Она не так торопилась, как остальные, шла, разговаривала по мобильнику и смеялась. Красивой не назовешь. Где-то под сорок, хотя старается выглядеть моложе. Сапоги на высоких каблуках, черные облегающие джинсы. Крашеная блондинка. Проститутка, наверное. А почему бы и нет, в Стокгольме полно проституток, это все знают. Она подошла к нему вплотную, и он судорожно сжал рукоятку пистолета в кармане.

Сейчас или никогда, подумал он. Я испытаю мой пистолет на месте, где убили Улофа Пальмё.

— Привет, Гиттан!

По переходу к ней бежал парень. Машина резко остановилась, водитель нажал сигнал, но парень, не глядя, махнул рукой — должен пропускать! — и пересек улицу.

— Йорген! Откуда тебя черти…

Они обнялись, захохотали и снова обнялись. Кристофер проглотил слюну и пошел дальше. Что это со мной? — подумал он. Я ведь чуть не…

А может, и не чуть. Мысли — это одно, а поступки — другое. Наверное, есть в нем еще какой-то тормоз. А может, и не один, а много, один за другим, — не сработал один, сработает другой. Должно же быть что-то в человеке, что не дает ему совершать вот такие совершенно безумные поступки. Мозг, к примеру, приказал, а палец отказывается подчиняться — срабатывает тормоз. В решающий момент палец отказывается нажать на спусковой крючок.

Он похолодел. Затянулся в последний раз и выкинул недокуренную сигарету. А если это так и есть? А если он не сможет, не решится спустить курок, когда перед ним будет стоять Якоб Вильниус? Сработает один из этих тормозов. Или просто не хватит мужества… Ему стало очень страшно, даже в глазах потемнело. Но как раз в эту секунду он услышал голос Хенрика:

— Сбавь обороты, Кристофер. Ты сделаешь все как надо. Не забывай — я с тобой.

И этого оказалось достаточно: тревогу как ветром сдуло. Речь идет о Хенрике, не забывай, речь идет о Хенрике, и, если я не буду забывать об этом ни на минуту, все пройдет как надо.

Хенрик, старший брат и путеводная звезда. Он сразу вспомнил «Братьев Львиное сердце» [61] «Братья Львиное сердце» — роман Астрид Линдгрен — Йонатан и Карл-Сухарик. Вот именно!

Он как раз подошел к «Риголетто». Сеанс начнется через пятнадцать минут.

Кристофер толкнул толстую застекленную дверь и вошел в вестибюль.

Инспектор Барбаротти никак не мог справиться с раздражением.

Больше часа он провалялся на гостиничной кровати, уставясь в потолок. Вот так оно и бывает, подумал он. Это как раз она и есть, детективная дилемма.

Он вспомнил эту задачу. У него не было никаких сомнений, что название она получила по ту сторону океана. Кто-то из крутых шестидесятников. Он не так много читал детективов, но кое-что все же читал. Хэммета и Чандлера, к примеру. Кое-что из Крумли.

Два факта.

Во-первых, кто-то располагает информацией, и эта информация и есть ключ к загадке.

Во-вторых, этой ключевой информацией невозможно воспользоваться.

Первое и второе условия задачи несовместимы. Это и есть детективная дилемма.

Хотя «информация», наверное, чересчур сильно сказано… Нет, наверное, это другая задача. Не совсем «детективная дилемма». Потому что, если бы он был совершенно уверен, что Кристина Германссон темнит, он бы нашел способ выцарапать из нее все, что она знает.

Была бы у него интуиция получше…

Но что-то с ней происходит, сомнений нет. Что-то с Кристиной Германссон происходит. Она не вела бы себя так странно, если бы совесть у нее была чиста. Она отнеслась к нему… как к противнику, весь разговор был похож на состязание: кто кого? И как раз этот факт, по его мнению, имел решающее значение. С чего бы ей так нервничать? Она не только не хотела ему помочь, она активно сопротивлялась. А ведь он сказал ей, что в деле исчезновения Хенрика Грундта есть новый след… Было бы куда естественней, если бы она… почему она не хочет, чтобы они нашли в конце концов убийцу ее племянника? Почему она сопротивлялась? Почему?

Минуточку, минуточку… а может быть, стоит поискать в себе? Может, это он допустил какую-то ошибку? Может быть, он пошел в атаку чересчур напролом, в лоб? Он сказал «семейный след»… не поняла ли она, что он таким образом подозревает семью Лейфа и Эббы, и автоматически приняла этот выпад на свой счет? И на счет своего мужа? А как бы повел себя он сам на ее месте? Она, конечно, ощетинилась, но, может быть, это естественно — уж слишком грубо он действовал.

Конечно, грубо — он фактически высказал подозрение, что ее муж Якоб Вильниус каким-то образом причастен к исчезновению Хенрика Грундта. И она совершенно правильно назвала его намеки инсинуациями. А как это еще можно назвать?