Ким Ньюман - Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей

Офис кавалерственной дамы располагался пока не в тюрьме Холлоуэй: она всё ещё заседала на Мургейт. Выбитые разъярённой толпой окна заколотили досками. Вокруг здания держали оцепление полицейские и облачённые в специальные шлемы сотрудники частной охранной фирмы. Антикапиталисты уже давно осаждали банк, но их толпа несколько поредела за последние месяцы — сказывался экономический кризис. Протестующие юнцы щеголяли в украшенных большими стрелами пижамах, масках привидений и цепях а-ля Джейкоб Марли, составленных из копилок и гроссбухов. Их транспаранты кричали: ««Бокс бразерс» — такой же преступник, как и все остальные банки».

В мрачной сводчатой приёмной меня встретил последний верный вассал Боксов, Генри Хассан. На мебели белели чехлы, по торчащим из стен проводам можно было определить, где раньше стояли компьютеры, а по ярким прямоугольникам на обитых бархатом стенах — где висели картины. Эти самые картины сделали ноги вместе с неожиданно лишившимися работы сотрудниками. Одного уборщика, например, арестовали по пути в Пекин: он удирал из страны в обнимку с «сумкой для жизни» [1] Bag for Life ( англ. ; букв.: сумка для жизни) — традиционное название хозяйственных сумок, продаваемых в супермаркетах Англии и Ирландии. — Здесь и далее прим. ред. из универмага «Бадженс»), где лежала пара шедевров Верне и один Жан Батист Грёз.

Меня проводили в кабинет.

Из-за рабочего стола поднялась высокая худая женщина и пожала мне руку. На её лодыжке мигал ярко-красным огоньком браслет.

— Генри, сделай нам эспрессо… если, конечно, полицейские недоумки вместе со всем остальным не вынесли и наши последние запасы, — велела кавалерственная дама. — В мой кофе добавь джин. Профессор же, я уверена, от алкоголя откажется.

Хассан, пятясь, словно испуганный лакей, вышел из комнаты.

Кабинет Филомелии украшали модели дирижаблей. На стене висела оправленная в рамку фотография крушения «Гинденбурга». Книжные полки, где банкиры обычно держат солидные финансовые тома в кожаных переплётах, занимало полное собрание сочинений Джеффри Арчера (сплошь первые издания).

Кавалерственная дама явно была его поклонницей: вот фотография, где они с лордом стоят рядом в одинаковых лётных шлемах и Филомелия скалится в широчайшей улыбке. Видимо, Арчер поделился с ней ценным опытом — как не пропасть в тюрьме.

Филомелии уже исполнилось шестьдесят. Настоящая анорексичка (я достаточно навидалась таких среди аспиранток). Сшитый на заказ тёмный костюм, короткая юбка, прямые тёмные волосы с единственной белой прядью (вероятно, для достижения эффекта красится по два раза), из украшений только брошка в виде дирижабля на лацкане пиджака да неприметная серебряная серёжка в ноздре.

В газетах бурно обсуждали её сходство со злодейкой из диснеевских мультфильмов. Интересно, она культивировала этот образ специально?

Директорский компьютер конфисковали. В тот момент отдел по борьбе с мошенничеством, видимо, как раз просматривал в поисках улик тысячи тысяч видеофайлов и фотографий с изображениями дирижаблей. Вместо монитора на столе стояла деревянная шкатулка с латунной окантовкой.

— Садитесь, — велела Филомелия.

Я послушно села, а она осталась стоять, положив длинные тонкие пальцы на крышку ларца.

— Вы знаете, что закон говорит о предметах, которые владелец не забирал из банковского сейфа, скажем, лет восемьдесят?

— Нет.

— И я не знаю. В этих вещах хорошо разбирался Колин. Треклятый недоумок… Ладно, я расскажу, как поступали в подобных случаях мы… ведь это уже не важно. У нас есть универсальный ключ; клиенты о нём не знают. Мы открываем ячейку и присваиваем ценности… или же, если ничего ценного там нет, складируем содержимое в подвале, в специальной комнате. Так делали ещё до меня. Вынужденная мера — ведь появляются новые клиенты, и им требуется место в хранилище. Чтобы зарезервировать ячейку в нашем банке, люди в очереди стоят. Вернее, стояли. Гораздо проще выкинуть барахло давно почивших заказчиков, чем устанавливать новые сейфы. Наверняка вы читали эти жалкие газетёнки и думаете, в ячейках сплошь королевские бриллианты и пачки банкнот? Ничего подобного. Хотите посмеяться? У меня скопилась целая гора трухлявых писем, которыми никого не пошантажируешь: всем уже давно плевать на роковые тайны покойничков. Слышали о Себастьяне Моране?

— Да. Эпоха королевы Виктории. Военный, исследователь, охотник на крупную дичь. Был вовлечён в так называемый скандал в карточном клубе «Багатель». Его обвинил в шулерстве некий Адэр, которого чуть позже застрелили. Морана арестовали по обвинению в убийстве, но не повесили… Как ему удалось выкрутиться — нигде не сообщается, хотя он и отсидел несколько лет. Его имя не предали забвению единственно потому, что убийство Адэра — первое дело, которое после так называемого долгого затишья раскрыл…

— Неплохо, неплохо. Вы разбираетесь в этих проходимцах. Можете не продолжать, дамочка. Показуха — она показуха и есть. В наши дни любой легко найдёт нужную информацию в Википедии, так что нет смысла держать всю эту чушь у себя в голове и при случае изрыгать на собеседника. Крайне неприятная привычка. К тому же дохлый негодяй меня мало интересует. За исключением вот этого.

Она протянула мне шкатулку.

Сверху на латунной табличке значилось: «Пол. Себастьян Моран, Первый Бенгалорский полк, Кондуит-стрит».

— Она не заперта, — пояснила Филомелия.

В ларце лежали две стопки бумаги, видимо две версии одного и того же текста: исписанные аккуратным почерком линованные листы и машинописный экземпляр с чернильными пометками и исправлениями.

— Рукопись подлинная? — поинтересовалась Филомелия.

— Не могу сразу сказать, надо всё тщательно изучить.

Она вдруг разозлилась, из кавалерственной дамы мигом превратясь в уродливую старую каргу.

— Ну так изучите, глупая вы корова!

Я собралась было откланяться. Но тут Хассан принёс эспрессо, крепчайший до неприличия! И я решила чуть задержаться.

— Хочу знать, можно ли сделать на этом деньги, — проворчала Филомелия. — И как скоро.

— Рукопись придётся забрать и показать кое-кому. Необходимо проанализировать текст и изучить бумагу и чернила, чтобы определить их возраст.

— Ещё чего! — фыркнула Филомелия. — Она останется здесь. Читать можете в соседней комнате. А потом расскажете, что она собой представляет и сколько я смогу наварить.

Я вынула из шкатулки пачку машинописных листов: рукопись, довольно объёмная, была поделена на главы, страницы пронумерованы. Ни названия, ни имени автора.

На первых листах кто-то тщательно вымарал повторяющееся в тексте имя и написал сверху: «Махони». А потом неизвестный автор нацарапал на полях: «Да какого чёрта, плевать я хотел!» — и явно оставил попытки что-либо замаскировать.