Георгий Лосьев - Вексельное право

– Спасибо, Твердохлебов!..

Собрав все данные, Автономов направился к наблюдавшему за угрозыском народному следователю Танбергу, и тот выписал ему ордер на арест Бурдукова.

После этого Автономов отправился в больницу – в полной форме с зелеными петлицами. Там он сразу прошел в палату, не надевая халата и не отвечая на вопросы дежурного персонала.

Бурдуков, сидя у окна, играл в шахматы.

– Ну-с, как мы себя чувствуем? – участливо спросил инспектор. – В шахматы сражаешься?

– Да, маленько…

– Тогда готовься к мату. Выходи в коридор!

В коридоре Автономов предъявил главврачу ордер на арест Бурдукова.

– Предлагаю выбор: либо откровенность и подписка о невыезде, либо – немедленно за решетку. Для начала сообщите, Бурдуков, где, в каких закромах находятся двенадцать одеял и прочие вещи, кроме сожженных вами? В поленнице не оказалось, а в сарае – только револьверы.

Бурдуков побелел.

– К… какие одеяла?

– Шерстяные. Ну?..

Тут парень взвыл по-волчьи.

– Брось! Ишь, артист! Где одеяла, спрашиваю? Хватит нам цацкаться с тобой, жертва бандитизма!

– В Ересной одеяла… – опустив глаза, пробормотал Бурдуков.

– Яснее!

– Ну, у дядьки…

– Фамилия?

– Лоштаков фамилия…

– Это что ж – магазинщик?

– Брат евонный…

Автономов доставил арестованного прямо в кабинет Кравчика.

– Товарищ начальник! Бурдуков признался в симуляции вооруженного грабежа. Вещи и оружие найдены… Не желаете побеседовать?

Викентий Юзефович молча подвинул к себе графин с водой и, меланхолично постучав по нему толстым карандашом, проговорил с мольбою в голосе:

– Уйди, пожалуйста! Оба уйдите! После…

Я поглядел на Бурдукова.

– Вот до чего ты довел начальника! А ведь он – пуще твоего нервный… Эх, Ленька, Ленька, и не совестно тебе?

Он потупился.

– Маленько совестно… Вообще…

– Ну, ладно! Побудешь у нас денек-другой, побеседуешь с начальником…

Сдав арестованного коменданту, Автономов вызвал субинспектора Смирнова:

– Скажи, чтоб запрягали. В Ересную поедем.

Деревня Ересная находилась тогда в пригороде.

Сотрудники угрозыска разыскали председателя сельсовета, и он повел их к обширному пятистеннику с застекленным крыльцом-верандой.

Со двора послышался заливчатый лай – видимо, собака была не одна, и на пороге крыльца появился… гном. Тот самый!

– Вот и есть Лоштаков, – представил хозяина председатель. – Родион Степаныч…

Радушно улыбаясь, гном засеменил вперед.

– Пожалуйте, пожалуйте!.. Сейчас графинчик спроворю… С холодка-то. Уж не обессудьте!..

– Я тебе покажу графинчик! – загремел Автономов. – Где одеяла?

Не переставая улыбаться, Лоштаков поочередно оглядел нас, и в глазах его читалось удивление.

– Одеялы? Какие одеялы?.. А, Ленькины-то? В целости, в сохранности. У нас, милые, и спичка зря не пропадет. Все в наличности! А ить говорил Ленька, будто подарили ему…

– Хватит болтать, божий старец! Показывай!

– А в сараюшке, в сараюшке, – захлопотал гном. – Все в целости.

– Смирнов! – скомандовал Автономов. – Пойди с ним!

Одеял было десять. Они лежали в ящике из-под папирос и были переложены сверху и снизу пачками махорки.

– А это зачем? – полюбопытствовал Автономов.

– Махорочка-то? От моли, от моли, мила-ай! От всякого гнуса.

– Откуда столько махорки? – наседал на гнома инспектор.

– У… у!.. Еще с Колчака осталось. При нонешной-то власти не ахти как разживешься! Вот и храню, шестой годок пошел…

Двое одеял сняли с кроватей, а похищенные вещи нашли в кладовке.

– Ить подумать только! – сокрушался Лоштаков по поводу племянничка. – Каку комедь выломал и меня втравил! Я ведь ни сном ни духом…

– Почему же в угрозыск пришел, если сам не участник?

– Было, было, – не моргнув глазом, ответил гном. – Как в меня пальнули бандисты-то, я свету невзвидел и к вам побег.

– Хватит врать, Лоштаков! И не стыдно на старости лет?

Тут даже спокойный всегда Смирнов не выдержал:

– Ух, как охота его по лысине съездить! – шепнул он Автономову. Тот так же в тон ответил:

– Думаешь, мне не охота?.. Ну, гражданин Лоштаков, одевайтесь!

На следующее утро инспектор Автономов возобновил допрос Леньки Бурдукова.

– Как ты затащил на западню кадку с капустой?

– Так пустая была кадушка-то. Как я в подпол спустился, дядька с другой кадки капусту таскал, что в сенях была. Тогда и Смитильсон… Я из его попалил и в клеенку обернул да в пустую кадушку и сунул: ну хотел, значит, себе оставить, когда все кончится. А дядька начал ведрами таскать капусту-то и второпях недоглядел, да и темно было…

– А почему ж наган и «Стейер» в капусту не спрятал?

– На что они мне? Я не бандит какой… Я мамке наказывал после всей заварухи побросать револьверы в прорубь. Да не сделала мамка, а где Смитильсон – не знала. Когда энтот револьвер отыскался, в кухне курсанты были: грелись. Мне мамка уже в больнице рассказывала…

– Для чего же ты столько вещей пожег?

– Да мне они ни к чему, старье все!

– Кровь где взял?

– Дядька боровка забил, как раз…

– Вино с дядей вылакали?

– Не… е… Еще раньше в деревню увез, а оттуда кровь доставил.

Автономов вздохнул и покачал головой.

– Н-да!.. Значит, давно хозяйничал в курсантских вещичках?

Тут Ленька Бурдуков попросил закурить и твердо сказал:

– Боле ничего не знаю. Хочь убивайте!

– Пули на тебя еще не отлили, парень! Не будем убивать.

– А… бить?

– И бить не будем. Ты сам себя… убил. Вот в газете пропечатаем… Ну, а на кой черт все это понадобилось, Бурдуков? Славы искал?

Ленька поперхнулся дымом, оскалился и стал похож на хорька.

– Ничего боле не скажу!

– Ну, что ж, и на том спасибо. Отведите его!..

Вечером к инспектору Автономову явился комендант:

– Бурдуков хочет показание дать.

Привели Леньку. Он всхлипнул:

– Куды хочете, только из этой каморы уберите!

– Чего так?

– Их там десять душ: ширмачи-карманники. На мне ездют…

– Как это ездят?

– Зануздают и ездют. Катаются. Игра у них такая. А я слабый, невмоготу мне…

– Видишь ли, Бурдуков, места у нас нету. Перенаселение. Вот, хочешь – свобода под подписку? Но тогда – разговор начистоту.

– По дурости я… Людей послушал и… мамку.

И Ленька Бурдуков «открыл душу»…

Дом, в котором находилось общежитие совпартшколы, некогда принадлежал династии Лоштаковых – Бурдуковых. Советская власть конфисковала владение. И тогда родилась мысль: кому-то надо свершить нечто героическое и потом начать ходатайствовать о возврате недвижимого имущества. Такое во времена национализации и денационализации домов встречалось не раз.

– И ты решил отличиться? Орел!

– У нас и бумага была заготовлена: прошение-заявление. Опосля думали справку взять из уголовки и приложить, а дядьку в Москву отправить… Как думаете, вернули бы дом?