Елена Чалова - Ключ к тайне

Тереза Арнольдовна поддерживала в вещах и бумагах идеальный порядок. Все фотографии были сложены в коробку с незатейливой надписью «Фото» на крышке и на боку. Внутри оказалось несколько конвертов из плотной бумаги, на каждом – даты.

Так, мама родилась в 1952-м. Ага, вот конверт, огорчительно тонкий, с надписью: «До 1954 года».

Внутри оказались всего три фотографии. Ирада вертела карточки, с интересом вглядываясь в черно-белые снимки. Вот надпись: «Мама, папа и я, 1938». Светловолосый мужчина в костюме стоит, опираясь на спинку стула. Его жена, с тщательно завитыми волосами и в праздничном платье, держит на руках толстощекую малышку в кружевном чепце и длинном платьице. Это, должно быть, маленькая Тереза.

Следующее фото датировано 1949-м, и подпись гласит: «Свадьба». Несколько человек сидят за праздничным столом, но Рада опознала только мать Терезы, то есть свою бабушку (да и то с долей сомнения). Потом та же женщина, но опять с младенцем на руках, а рядом девушка. Рада быстро перевернула снимок: «Мама, Клара и я, 1952».

Рада убрала карточки обратно в конверт и взяла следующий с надписью: «Моя свадьба». Здесь снимков и вовсе оказалось только два: Тереза и Клаус – оба улыбающиеся, крепко держатся за руки. А на втором – они же, родственники и гости на свадьбе. Рада с интересом рассматривала Клауса – он был симпатичным: высокий, светловолосый, правильные черты лица.

Она не торопясь перебрала остальные снимки. Надо сказать, Тереза явно не увлекалась фотографиями. Были какие-то пикники, несколько фото в ресторанах, явно с общими друзьями, но в целом тетя предпочитала хранить самые ценные моменты в памяти, а не на бумаге. Потом Ирада нашла отдельный конверт с надписью: «Клара». Там были фото ее матери во время учебы в школе, несколько институтских снимков, и оказалось, что мама регулярно посылала Терезе фотографии маленькой Рады.

Ирада вздохнула: разглядывание семейной истории настроило ее на философский лад. Нужно просто жить, радоваться, пока ты молода и существуешь… а то потом останутся только фотографии. Девушка покосилась на конверт. Она и забыла, что была такой толстой в старших классах. Однако они с мамой дружно сели на диету, и теперь Ирада могла похвастаться хорошей фигурой: не худа, но без излишеств. Мужчинам нравится, одежда сидит хорошо – что еще нужно? Диета, честно сказать, заняла два года. Два года на салате и вареном мясе! Только повзрослев, Рада оценила героизм мамы, которая от природы наделена была хрупким сложением, но ради дочери делила с ней монастырские трапезы. Однако результат того стоил, чем и надо пользоваться.

Пожалуй, правильным решением будет вернуться в Москву. Вот и Алекс… он же тоже вернется, закончив свою диссертацию. Ведь он, кажется, из Москвы. Хотя как-то ничего определенного он не рассказывал. С ума сойти, у них даже толком нет времени поговорить о себе – поиски таинственного наследства отнимают все время и занимают все мысли. А что, если ей и в Москве не удастся сбежать от своего любопытства? Будет ли мучить неизвестность? Рада прислушалась к себе и поняла, что будет. И еще как! Тогда нужно пройти по пути, в начале которого она стоит, разгадать загадки и найти это чертово наследство. А уж что с ним дальше делать, там будет видно. Знать бы хоть, что это, думала девушка. Золото? Книги? Янтарная комната? Тут все ищут Янтарную комнату, она не раз читала и слышала об этом. А как же опасность, о которой говорили Скво и дядя? Можно ли ею пренебречь? Рада мысленно пожала плечами, ей с трудом верилось, что Тереза могла скрыть что-то по-настоящему ценное. Впрочем, страх не отступил до конца перед любопытством. Не боятся только безумцы, и Рада, будучи девушкой глубоко нормальной, ловила себя на том, что все время прислушивается: не раздаются ли шаги под дверью и не пытается ли кто-нибудь открыть замок. И все же… все же она сказала себе, что не может сбежать так сразу, бросив дядю и ничего не узнав о таинственном наследстве.

Она свернулась калачиком на постели и укрылась одеялом. Завтра нужно будет пойти к собору. Раз есть книга, написанная Иммануилом Кантом, – не миновать ей главной достопримечательности острова Кнайпхоф.

Скво задула свечи, медленно повернулась и взглянула в центр пентаграммы, где призрачно мерцал стеклянный шар. Она сбросила халат и осталась нагой. В комнате холодно, экономные администраторы отеля не топят, мотивируя это теплыми днями, но к вечеру с моря дует сильный ветер, и в номерах становится сыро и холодно. Скво постояла, регулируя дыхание. Руки, ноги и лицо ее покрывал сложный узор, нанесенный специальной краской, на груди покачивался крупный, но практически невесомый янтарь. Шепча нужные слова, она вступила в пентаграмму, чувствуя, как ее тело покидает холод, усталость, все человеческое. Она опустилась на пол и взяла в руки шар. Теперь нужно сосредоточиться. Не мигать. Это несложно, не так сложно, как кажется, потому что ведь сейчас она уже почти не человек. Шар стал ярче, и в нем поплыли дымные полосы. Скво не мигая вглядывалась в его молочную белизну. Рада жива, но вокруг нее сжимается кольцо. И опасность все ближе. А сама Рада… она ступила на ту дорогу, что была предначертана ей. Когда Скво опять сможет чувствовать, она даст волю злости и досаде: почему не ей, человеку сведущему и знающему, дано наследство? Почему случай – или судьба? – передал его в руки этой ничего не подозревающей, ни к чему не стремящейся простушки? Скво не чувствует этого, но губы ее кривятся в усмешке. Пусть Рада идет вперед по этой полной опасностей дороге. А она, Скво, будет неподалеку. И ведь никто лучше ее не знает, что сегодняшние поступки определяют завтрашний день.

– Но как же университет, дядя? – Клаус пребывал в недоумении и растерянности. Они с дядей только что поужинали, фрау Марта убрала со стола и принесла кофе. И вдруг дядя огорошил молодого человека предложением взять его на работу в свою лабораторию. – Ты готовил меня столько лет, учил, наставлял – и в этом году я должен поступить на философский факультет Альбертины. Да ведь ты сам этого хотел!

– Хотел… но человек предполагает, а Господь располагает, – пробормотал Карл. Он смотрел на племянника и думал, что мальчик похож на него самого, Карла, каким он был в шестнадцать лет. Как ни удивительно, Клаус совсем не похож на своего отца: тот всегда был склонен к полноте и лысеть начал рано. А Клаус хорош – с него можно рисовать портрет истинного арийца, каким его видят нынешние пропагандисты: высокий, стройный, голубоглазый, с правильными чертами лица и светлыми волосами. И разум, самое главное – у него светлый разум и огромный потенциал стать блестящим ученым. Карл вздохнул. Последнее время он чувствовал себя старым и усталым. – Послушай меня, мой мальчик, – сказал он. – Ты знаешь, что делается в мире? Мы ведь вместе слушаем радио…