Олег Путилин - Алкаш в газете

К нам подошли два сержанта и вежливо попросили отойти в сторонку. Как очевидцам происшествия нам было предложено дать показания следственной группе. Мы с Седым, помогая раненой Капитоновой передвигаться, угрюмо побрели в сторону «уазика».

Следующие несколько часов мы провели в обществе милиционеров, рассказывая о произошедшей на наших глазах трагедии. Собственно, рассказать мы смогли не очень-то много. Однако рассказ пришлось повторить несколько раз разным чинам, калибр которых с каждым часом укрупнялся. Наконец, когда на улице стемнело и уже перевалило за полночь, милиция, опросив почти всех работников редакции, завершила свою работу.

Мы сидели, усталые, втроем — я, Седой и Капитонова — в их комнате, из разбитых окон которой в помещение врывался свежий майский ветерок. Мы курили.

— Допрыгался Александр, — сказал наконец Седой, прервав затянувшееся молчание. — Влез наверняка в очередное темное дело.

— Он был классный парень и хороший журналист, — утирая слезы маленьким платочком, проговорила Елена. — Лучшим из нас…

Седой никак это не прокомментировал, лишь бросил на Капитонову хмурый взгляд:

— Ладно, пошли, дома будешь плакать. Время уже позднее. Завтра менты опять наверняка нагрянут… Эх, начались горячие денечки! — Седой вздохнул и поднялся с места.

Когда мы вышли из здания издательства, Борисов выразил желание проводить Капитонову домой. Я остался один. Мне жутко захотелось выпить, и я в круглосуточно работающем павильончике купил бутылку мартини.

Придя домой, я первым делом выпил приличную дозу коктейля и всерьез подумал о том, в какое дерьмо я угодил. Послушал же этого придурка Седого и устроился на такую работу! Однако, выпив еще коктейля и успокоив свои нервишки, я решил: «Что случилось — то случилось. А худа без добра не бывает».

На следующий день утром я встал поздно, так как забыл включить будильник. Собственно, я и не собирался прийти в редакцию рано.

Я не спеша позавтракал, влил в себя остатки мартини и в издательство прибыл около часа дня. Каково же было мое удивление, когда, едва переступив порог кабинета Седого с Капитоновой, я был подвергнут раздраженным словесным атакам Седого.

— Ты где, черт возьми, шляешься? — вскочил он с места. — Или ты вообще утром на работу приходить не можешь?

Я не нашел что возразить непонятно чем раздраженному Седому и просто спросил:

— А что, собственно, случилось? Уж не покушались ли на главного редактора? Жив ли господин Гармошкин?

— Жив, — буркнул Седой. — И очень хочет тебя видеть.

— Зачем?

Седой сел за стол и сделал вид, что внимательно читает какие-то бумаги. Спустя некоторое время он поднял на меня глаза и сказал:

— Ну, в общем, есть у него к тебе разговор… Иди, сам все узнаешь.

Я не стал мешкать и направился в кабинет главного редактора.

— Добрый день, — сказал я читающей газету секретарше. — Гармошкин сейчас свободен?

— Свободен, — ответила Ирина, не отрываясь от газеты. — Ждет вас.

Я застал Гармошкина в весьма плачевном состоянии. Похоже, что события вчерашнего вечера отрицательно сказались на главном редакторе. Возможно, он провел ночь без сна, о чем говорили обширные круги под глазами. Ежик его волос поник, как колосья хлеба после града. В пепельнице уже было полно окурков. В момент моего появления Гармошкин с кем-то говорил по телефону, стараясь быть по максимуму немногословным. «Да… Нет… Пока не знаю… Как только что-то будет, я тут же сообщу… Договорились… Пока». Гармошкин, скривясь, положил трубку. Физическое состояние, и этот разговор, и все окружающее его не доставляло ему никакого удовольствия. Он все делал через силу.

Тем не менее, завидев меня, он оживился.

— Я ждал вас, — начал он многообещающе, как только я устроился в кресле. — Владимир Александрович, мне нужна ваша помощь.

— Да, пожалуйста… — с готовностью сказал я. — Речь идет о моей работе?

— Да… Но не о том, о чем мы вчера говорили. Понимаете…

Гармошкин немного помолчал, закурил, потом снова продолжил:

— Все эти вчерашние ужасы, и все, что за этим последует… В общем…

На удивление, он никак не мог найти подходящих слов.

— В общем, все это непросто и неоднозначно. Боюсь, что из-за этого взрыва изменится многое в нашей жизни…

— Василий Борисович, вы не могли бы покороче и сразу по сути дела? Я вас не понимаю…

— Да-да, — сказал Гармошкин, тут же скривившись, как от зубной боли. — Я пока еще не предполагаю, где искать корни вчерашнего преступления, но считаю, что как редактор имею право заказать собственное расследование происшедшего. В связи с этим я прошу вас взяться за него. Нет-нет, не перебивайте меня! Вчера я много думал и случайно вспомнил, что вы обмолвились о вашей прежней работе детективом. Я сначала счел, что это шутка… Но сегодня, поговорив с Леонидом Борисовым, я понял, что вы действительно классный специалист. По крайней мере, именно такой вывод напрашивается из того, о чем он мне рассказал про вас. Я навел справки еще и по некоторым милицейским каналам. Там мне сказали, что ваша фамилия действительно фигурировала во многих громких делах. И хотя вы держались в тени, милиционеры все же приватно подтвердили, что именно благодаря вам раскрыто много преступлений. Поэтому я очень вас прошу: помогите мне и будьте уверены, что я в долгу не останусь.

Гармошкин закончил свою речь и как бы в подтверждение этого загасил сигарету в пепельнице.

Я сразу же хотел категорически отказаться. Однако вид Гармошкина был настолько удрученным, что я не решился отказать сразу. Наверное, он все-таки искренне переживал смерть своего сотрудника и хотел во всем разобраться.

— Видите ли, я не хочу, чтобы вы меня поняли неправильно, — начал я. — Я не хапуга, но расследование — дело дорогое и может затянуться надолго. Я не уверен, что это вам экономически по силам…

— Да-да, — медленно покачивая головой, произнес Гармошкин. — Борисов говорил мне о ваших расценках. Думаю, что сто пятьдесят долларов в день я вам выдавать смогу. У меня есть полное моральное право воспользоваться резервным фондом редакции. Пока же я лично прошу вас заняться этим. При условии, что, кроме меня, вас и вашего друга Борисова, об этом никто не будет знать.

Я посидел в раздумьях минуты две-три, потом заговорил:

— Хорошо. Я согласен при следующих условиях — сто пятьдесят долларов в день плюс расходы. Однако я не могу гарантировать вам положительного результата. Вы же оставляете за собой право прервать расследование и расторгнуть наш договор в любой день.

Гармошкин взъерошил свои волосы, видимо, для стимуляции мыслительной деятельности.

— Хорошо. По рукам. Считайте, что с сегодняшнего дня вы на работе.