Дик Фрэнсис - Кураж. В родном городе. Рецепт убийства

Время тянулось медленно, в комнате было тихо. Кровь в пальцах еще неистово пульсировала. Сегодня во второй половине дня они должны прийти в норму, и можно будет работать. Обязаны прийти в норму, вот и все!

Рассвело. Я услышал, как Джоан пошла в свою маленькую совмещенную кухню-ванную, чистила там зубы и варила свежий кофе. Донесся аромат жареного.

Субботнее утро. День Зимнего Кубка. Я медленно перевернулся с живота на бок. Все мышцы от шеи до талии были поражены скованностью.

В комнату вошла Джоан.

— Кофе.

— Спасибо.

— Как ты себя чувствуешь? — прозвучало совсем уж по-больничному.

— Жив. (Молчание). Ну, продолжай же, — не выдержал я. — Или стукни меня разок, или улыбнись. Но не стой с таким трагическим видом, будто сгорел Альберт-холл.

— Ну черт с ним, с Альберт-холлом, Роб! — Ее лицо осветила улыбка.

— Мир?

— Мир.

Она даже присела на краешек тахты. Морщась от боли, я принял сидячее положение. Руки мои напоминали связки говяжьих сосисок.

— Который час?

— Около восьми. А что?

Восемь. Скачки начнутся в два тридцать. Я начал обратный счет. Мне надо быть в Аскоте, самое позднее в час тридцать. А поездка туда в такси займет примерно пятьдесят минут. С возможными задержками — час. Чтобы привести себя в готовность, у меня остается примерно четыре с половиной часа. А чувствовал я себя так…

К какому же способу прибегнуть? Турецкие бани с парилкой и массажем? Но у меня слишком ободрана кожа. Можно размяться в гимнастическом зале. Можно проехать в парке верхом — это было бы наилучшим выходом в любой день, кроме субботы, когда парк набит ребятишками…

— В чем дело? — спросила Джоан.

Я ей объяснил.

— Ты это всерьез? Ты действительно собираешься? Сегодня?!

— Собираюсь.

— Но ты же не в форме!

— Об этом и идет речь — как побыстрее вернуть форму.

— Но тебе нужно хоть денек отлежаться в постели.

— Завтра полежу. А сегодня я скачу на Образце — участвую в борьбе за Зимний Кубок.

Она пыталась настаивать, но я объяснил, почему мне это так нужно. Насчет ненависти Кемп-Лора к жокеям и про все, что случилось со мной накануне вечером. Это заняло много времени. Передавая ей эпизод в пустой кладовой, я прятал глаза. Мне почему-то ужасно неприятно было говорить об этом зверстве. Даже ей. А повторить это я уже не смогу никому.

— Все понятно, — сказала она. — Так с чего начнем?

— С горячей ванны и завтрака. И, если можно, послушаем сводку погоды.

Она включила радио. Передавали какой-то модерновый концерт. Наконец истерическая музыка прекратилась и последовал прогноз погоды.

— «Во многих частях страны прошлой ночью отмечались слабые заморозки, — настораживающе мягким голосом сообщил диктор. — Сегодня они ожидаются вновь, особенно на открытых местах. В большинстве районов в ближайшие несколько дней ожидается сохранение холодной погоды».

И далее:

— «Послушайте объявление:

Распорядители скачек в Аскоте обследовали скаковую дорожку в восемь утра и сделали следующее заявление: на ипподроме прошлой ночью была отмечена температура два или три градуса мороза. Но так как земля у барьеров защищена соломой, скачки состоятся обязательно».

Джоан выключила радио.

— Ты окончательно решил ехать?

— Бесповоротно.

— Тогда, пожалуй… Я вчера смотрела эту передачу… «На скаковой дорожке»…

— Да ну!

— Если я дома, иногда смотрю ее с тех пор, как ты в ней начал участвовать.

— И что?

— Он, — теперь ей не надо было объяснять, кого она имеет в виду, — почти все время говорил о Зимнем Кубке: о лошадях и тренерах и т. д. Я все ждала, что он тебя назовет, но он все насчет того, какая замечательная лошадь Образец, а о тебе — ни словечка. Он объявил: это такие важные скачки, что он сам лично будет комментировать финиш и сам возьмет интервью у победителя. И если тебе удастся выиграть — ему придется описывать, как ты это сделал. Что само по себе будет для него достаточно горькой пилюлей. А потом еще публично поздравлять тебя на виду у нескольких миллионов зрителей…

Я смотрел на нее пораженный.

— Грандиозная идея!

— Помнишь, как он интервьюировал тебя после той скачки на второй день Рождества?

— Это была та самая скачка, которая и решила мою судьбу. Слушай, но ты довольно старательно смотрела эти передачи!

Ее это немного озадачило.

— Ну… А разве не тебя я видела прошлым летом на своем концерте в Бирмингаме?

— А я-то думал, что прожекторы слепят вам глаза! — Я откинул одеяло. При свете дня черные брюки выглядели еще более несуразно. — Пожалуй, пора действовать. У тебя есть бинты и что-нибудь дезинфицирующее?

— Всего несколько обрывков эластичного пластыря.

— А бритва?

— Я снимаю ею с ног пушок, — извиняющимся голосом объявила она. — Я составлю список, что нужно, и сбегаю в аптеку. Я быстро.

Когда она ушла, я выбрался из постели и залез в ванну. Сказать это — просто, а сделать куда труднее. Ощущение такое, будто слишком старательная прачка пропустила меня лишний раз через отжимной пресс. Поразительно, что сотворил со мной Кемп-Лор при помощи столь примитивных средств. Я пустил воду, снял брюки и носки. Голубой свитер прилип к спине, а самодельные бинты — к запястьям. Пришлось улечься, не отдирая их, и ждать, пока они отмокнут.

Постепенно тепло сделало свое дело, и я смог шевелить плечами и поворачивать голову. Все добавлял и добавлял горячей воды, так что к возвращению Джоан лежал в кипятке по горло — даже пар от меня шел.

За ночь она высушила и отгладила мои трусы и брюки. Одеваясь, я наблюдал, как она раскладывает покупки на кухонном столе. Завиток темных волос свесился на глаза, лицо сосредоточенное, рот решительный. Что за девушка!

Она промыла мои ссадины дезинфицирующим раствором. Высушила и прикрыла салфетками, смазанными цинко-касторовой мазью. Ее прикосновения был легкими, и все она делала быстро и ловко.

— А у тебя внушительные мускулы. Ты, наверное, очень сильный…

— Ну, сейчас это какое-то желе, — вздохнул я и, натянув куртку поверх принесенного ею светло-зеленого джемпера, засучил рукава.

Джоан осторожно размотала кровавые повязки на запястьях. Кое-где они прилипли, хоть я их и отмачивал. А то, что находилось под повязками, представляло собой весьма тревожное зрелище — особенно теперь, когда мы смогли увидеть все при дневном свете.

— Нет, с этим я не справлюсь, — в отчаянии заявила она. — Ты должен пойти к врачу.

— Только вечером, — пообещал я. — А пока забинтуй-ка снова.

— Раны глубокие, легко получить инфекцию. Роб, не сможешь ты с этим скакать. Право, не сможешь!

— Я окуну их в таз с раствором деттоля, а потом ты снова забинтуешь, чтобы не было видно.