Андрей Измайлов - Белый ферзь

Сугубое недоразумение — утверждение, ставшее афоризмом и, следовательно, вроде бы непреложной истиной: отсутствие известий — уже хорошее известие. Сугубое недоразумение! Нет хуже, чем — вслепую. Еще и черепашьими темпами.

Без машины темпы казались очень, очень черепашьими.

Сначала — к Егору, в «Квадригу». Поймать попутку — только от «Полежаевской», там-то тебя поймут, если скажешь: «К тюрьме!» — за многочисленными Силикатными. «Полежаевцы» знают, какая тюрьма, где тюрьма. А в центре тебя не поймут: какая тюрьма?! где тюрьма?! не-ет уж! Выбрал себе Брадастый местечко для бурной производственной деятельности! Впрочем, ему-то, Брадастому, от «Квадриги» под боком у тюрьмы до родной брадастовской «Багратионовской» — всего ничего, особенно учитывая обильный лично-служебный автопарк.

У Егора была запарка — кто-то что-то не туда отогнал, а то и угнал, а то и продал. Запарка продолжалась со вчерашнего вечера, надо полагать. Егор строго и точно придерживался амплуа ледяно-свирепого босса — подчиненные, если уж в чем-то обделались, должны чуять: убирать им и только им, и цветочков дезодорирующих насадить-укоренить на оскверненном месте, чтоб и памяти не осталось, ясно?! тут вам не государственная халява, и кризиса неплатежей пока, не так ли, в «Квадриге» не отмечалось! ну так можно устроить! налепить фотофизиономии на полуразложившуюся «Доску почета», от прежних времен торчащую по аллейке, а денег — по труду, а?! ну?! ты еще здесь?! и ты?! Короче, лик его ужасен, он весь как божия гроза!

— Здравствуйте! — сказал Егор, когда Колчин заглянул в кабинет. — Минуту! — сказал Егор мнущимся, пыхтящим трудящимся, пошарил в ящике стола, пошел на Колчина, топорща щетинистую бороду. Свиреп, свире-еп! Сильная профессия — режиссер. — Вот! — деловито сказал Егор, передавая ключи от «мазды». — «Девятка» завтра будет готова.

— Вя… — вякнул старший трудящийся, видимо, сопоставив, какая «девятка».

— Я сказал: завтра! — подтвердил Егор, даже не моргнув по адресу старшего трудящегося. — Минут сорок у вас есть?! Я раньше не закончу… — надо понимать, сказано не про ремонт машины, а про производственный разнос.

Колчин показал: нет.

— Тогда жду звонка. Сейчас — на колесах?

Колчин показал два бегущих пальца.

— Так! — скомандовал старшему трудящемуся. — Возьми… что у вас на ходу?.. «Зилок»? Возьми «зилок» и отвези куда скажет. И чтоб через полчаса — здесь!

У «Полежаевской» Колчин отпустил бедолагу обратно, в «Квадригу». «Зилок» по центру не особенно и покатается, всё огородами-переулками будет вынужден. А Колчину надо в район Кузнецкого моста — самый центр. А за отпущенные бедолаге свирепым командованием полчаса и в один-то конец не успеть, что уж там — про обратно. И хоть хранил Колчин бровастую суровость под стать разъяренной брадастой… бороде, чтоб не нарушить игру Егора, но у «Полежаевской» — отпустил.

При иных обстоятельствах подождал бы Егора и сорок минут, не теряя времени даром, — в гараж бы заглянул, пронаблюдал бы, как ильясовскую машину выправляют, потом бы посидели вдвоем с Егором, кофейку хлебнули, побалакали:

— Как там, в Японии? Когда — к нам? С Инной. Алена та-аких креветок принесла! (Дались всем эти креветки!.. Ну да Колчин научен: у Алены начинается с креветок, потом оказывается, что еще мясо по-таковски, а салаты, салаты?! а вот этот еще?! ку-уда?! а пирог?!) Да, Юр! Ты как насчет тряхнуть стариной? Я сейчас наконец с «Квадригой» развяжусь и… вот пока почитай. Классный сценарий, старик! «Время ненавидеть». Название — мое. Идея — моя. Ох, там можно порезвиться, ох можно! Снимаем в Петропавловске. Близняшки-таэквондистки!..

— А я, Егор, которая из близняшек?

— Старик… вот за что тебя люблю… (Сценарий действительно неплох, весьма неплох, даже очень неплох, но заколдованный — года четыре Брадастый его холит-лелеет, но… наверно, с «Квадригой» никак не развяжется. На сегодня оно и к лучшему — «девятка», «Карман», еще что-нибудь приспеет.)

М-да, при иных обстоятельствах подождал бы…

От Кузнецкого моста — направо, метров двести. По Рождественке. ИВАН. Два крыла, вдавленный в глубину парадный вход, розовый туф вестибюля, по слухам, заимствованный у метрополитена в период главенствования в ИВАНе господина Примака, деревянная симпатяга — статуя-азиатка. ИВАН. Институт востоковедения Академии наук. Дозвониться до них — проще дойти!

Поднялся на этаж, прошел коридором, дверь бы не спутать. Вот эта? Да.

Три стола, перегороженные стеллажами. Традесканции. Карта Китая, почему-то исколотая флажками, будто воюем и все туже стягиваем кольцо. В простенке между окнами, под потолком — эдакое дацзыбао — пожелтевшая широкая бумажная лента с умело выписанными иероглифами…

Инна растолковывала:

— Дэ-Иоу-Линь-Тан. Кабинет, соседствующий с добродетелью.

— Ага! В смысле, если вам — добродетель, то это ни в коем случае не здесь, а в другом кабинете?

— Юр! Хм. Как раз наоборот! Такая китайская фигура речи: если уж сама добродетель и та — в соседнем кабинете, то уж ту-у-ут!

— Верю.

— Попробовал бы ты не поверить!

Он никогда не пробовал не верить. Трунили друг над другом, как без этого, но…

Он потому-то испытывал лишь досаду, когда…

ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ

…был на пути к дому, легкую досаду, не более (инцидент с двумя «байерами» — из другой серии, из другого кино!).

Он потому-то сменил досаду на стремительно зреющую настороженность, когда Инны не оказалось и дома тоже.

Отсутствие известий — уже ПЛОХОЕ известие.

Ранее, когда он приходил в этот кабинет (сколько раз? пять-шесть… восемь…), Инна сидела за своим — средним — столом, и никогда, ни разу, никого более не было за остальными рабочими местами — непоседливая это работа, востоковедение! На сей раз не было Инны, стол — в том же то ли беспорядке, то ли строгом порядке, но ощущалось, что за ним, за столом, уже какое-то время не корпели. Второй стол, впрочем, тоже пустовал, но, что называется, хранил тепло живого дыхания, углубленного научного сопения. Из-за третьего стола вскинулся залысый предпенсионный очкарь:

— Да?..

— Инна Валентиновна? — вопросительно произнес Колчин, держа давешний футляр в качестве опознавательного знака, тем самым мотивируя вторжение. Он и вахту так же прошел, беспрепятственно, значительно кивнув и значительно же предупредив: «Я через полчаса буду его же выносить. Запомните?» Запомнят, пропустят. Воистину, в этой стране можно спереть что угодно, только заранее надо предупредить значительно: «Я тут у вас кое-что попру?» Поставь он себе такую задачу, выполнить — не вопрос. Тем более пенал-футляр пуст, шаолиньскую доску он благоразумно оставил дома, а в пустую емкость — всовывай, что под руку попадется из раритетов! Ах, да! В московском ИВАНе раритетов — кот наплакал («Китикэт», что ли, надо взять Сегуну в честь возвращения? Истосковался паразит помойный небось. Этот истоскуется, как же! Был бы пес, вчера исскулился бы за борисенковской дверью, учуяв ночное возвращение хозяина. А этот… Сёгун и есть Сёгун!).