Сергей Романов - Парламент

Давая немного отдохнуть телевизору, его «предки» запоем читали умные, высокоморальные книги русских классиков, забывая, что и граф Толстой, и Тургенев, и Чехов были не из бедного десятка и в любое время могли бросить свое писательское времяпровождение и отправиться пить минеральную воду в Ессентуки или прогуляться за границей.

Но в дни зарплаты и по праздникам, когда отец приходил под градусом, за плотно прикрытой дверью маленькой кухоньки раздавался вопрос жизни и смерти «А кто больше получает?» И по пулеметным ответам матери Роман догадывался, что семейный бюджет пуст и не хватает денег на покупку куртки или ботинок для него, что сама мать, вот уже два месяца не может купить себе чулки или колготки, и, что, видимо, в предстоящий отдых у моря снова накроется медным тазом.

Но жили они вообщем-то не бедно и умели радоваться маленьким удачам, тринадцатым зарплатам и незапланированным премиям, хотя свои интересы чаще всего отстаивали только в очередях.

Да нет, он нисколько не настальгировал по старым временам. Нынешние реформы многим показали, где зарыт мешок с деньгами. И то, что именно молодежь, и он в её рядах, первыми кинулась на раскопки — дело правильное. Как возникали умные цивилизации? Как строились большие города с богатым населением? Верно, на пересечение торговых путей. Из варяг в греки, походы в Китай, Индию, освоение Америки. В основе развития и становления мира — экономическая выгода каждого отдельного, не боящегося опасностей и подводных препятствий, человека. Нельзя идти против воли того, кто хочет хорошо зарабатывать, а, значит, и жить так, как написано в сказках…

Несмотря на позднее время в доме бабки Агрофены горел свет и ворота во двор были настежь раскрыты. Значит бабка спать ещё не ложилась и ждала своего щедрого постояльца.

— А не выгонит она меня? — спросила Евгения, когда они поднялись на крылечко.

— Не знаю, — усмехнувшись, ответил Роман. — Но если и выгонит, то что-нибудь придумаем. Например, будем спать в «Мерседесе».

Они вошли в избу, и Агрофена, искоса бросив взгляд на незнакомую гостью, тут же засуетилась.

— Проголодались, небось. А у меня картошечка горячая еще.

Она кинулась к своей кровати и, разбросав подушки и приподняв перину, вытащила завернутый в пуховую шаль увесистый сверток. Развернув его, достала чугунный горшок. Изба наполнилась запахом разварной картошки.

— Ну, вы вечеряйте, а я вам пока кровать приготовлю.

Чуть ли не каждое утро Вован вытаскивал из сейфа икону, которую перенес в кабинет здания думы и вглядывался в святой лик Божией Матери. Порой ему казалось, что Святая хмурится и отвечает ему осуждающим взглядом. Он помнил, как в детстве родная бабка говорила, что смотреть и разглядывать иконы — дело нехорошее. Это не открытка и не картина. Икона должна познаваться созерцанием. Помнится, когда он приходил со старухой в церковь, она заставляла его кланяться образам, просить прощения и молиться, дабы Бог заметил его покорность и отпустил все грехи. Но в те давние времена у крещеного Вовки Неаронова никаких грехов не было. Разве что замученная подзаборная и никому не нужная кошка, которой он перебил лапу выстрелом из рогатки. А теперь, как думал Вован, грехов накопилось столько, что даже все святые, собравшись вместе, не смогли бы их отпустить. Впрочем, он и не требовал прощения. Он рассматривал икону лишь с одним желанием: не прогадать бы при продаже?

После того как милиция все чаще и чаще стала интересоваться его персоной и похождениями, хранить икону в квартире он не решался. Мало ли что этим ментам взбредет в голову, и они решат в его отсутствие полазить по шкафам, полкам и поинтересоваться, как он живет, чем дышит, занимается? И попадись им на глаза икона, не только Пантов, а даже сам Господь Бог не смог бы оградить его от камеры предварительного заключения. Рабочий же сейф в здании думы, куда без особого депутатского разрешения не мог проникнуть ни один оперативник, был самым надежным местом для хранения такой ценности.

Но ценности, будь то икона или массивный золотой перстень с несколькими бриллиантами, по мнению и убеждениям Вована, для того и существовали, чтобы их можно в случае надобности продать и получить деньги. А надобность в деньгах у Неаронова была всегда. Поэтому при первом подвернувшемся случае, когда шеф будет в хорошем расположении духа, он покажет ему икону и потребует за неё не меньше двух тысяч долларов. То, что икона имеет не малую денежную ценность, Вован догадывался. Но какую именно, сказать не мог. Не поедет же он с ней в Третьяковку, чтобы узнать истинную цену? Даже в областном музее художественной живописи и там показывать икону было опасно. Других же, понимающих толк в иконописи оценщиков и специалистов, помимо своего шефа Пантова, Неаронов не знал. А потому, если при определенном везении у него в кармане окажутся две тысячи баксов, и удастся освободится от поднадоевшей Божией Матери, он будет считать несказанным везением.

Когда благоухающий французским парфюмом народный избранник Пантов прошел к себе в кабинет, Вован в момент определил, что лучшего времени ему не найти. Патрон собирался в Париж со своей новой пассией, был счастлив и, проходя через приемную в кабинет, даже успел отпустить в адрес Бобана какую-то шуточку.

Вован тут же достал икону из сейфа, положил её в дипломат и направился в служебные апартаменты шефа.

Ну что, решил меня пивком побаловать перед отъездом?

— Могу и пивком. А могу и кое — чем другим.

— Уж не компромат ли какой собрал? — бросив взгляд на чемоданчик в руках своего помощника, спросил Пантов.

— Ну что вы, Михаил Петрович, какой может быть компромат! Вы как ребенок в самом деле, который год вместе работаем, а вы то ли мне не доверяете, то ли шутите так плоско.

Пантов, широко улыбнулся, потер ладони:

— Ну тогда давай, показывай, что там у тебя?

Неаронов бережно положил дипломат на широкий рабочий стол шефа, открыл крышку и, не вынимая иконы, обратился к Пантову:

— Гляньте-ка сюда, Михаил Петрович.

Икону Божией Матери можно было бы увидеть и сидя. Но Пантов, облокотившись ладонями на стол, стал медленно приподниматься. Неаронов тут же понял, что две тысячи долларов почти в кармане.

— Где взял? — последовал короткий вопрос.

— Перекупил у одного знакомого. Знаю ведь, что вы неравнодушны к этому виду живописи.

Пантов, казалось, даже не услышал, ответа своего помощника. Бросив взгляд на икону, он уже прекрасно знал, что Вован говорит ему неправду. Эта была та самая икона Иверской Божией Матери, которую похитили у какой-то бабки в Марфино. Та самая икона, о которой рассказывали ему в отделении милиции.