Борис Мегрели - Именем закона. Сборник № 3

— Где вы работаете?

Он взял со стола бумажник, достал визитную карточку и протянул мне.

«Василий Петрович Гриндин. Международный отдел ВЦСПС».

— Хотите кофе?

— Не откажусь.

В кухне была стерильная чистота. На тумбе стояла красивая кофеварка «Эспрессо». Гриндин включил ее.

— Чем вам милиция не угодила, Василий Петрович? — спросил я.

— Среагировали бы на мои сигналы, и не было бы такого утра, как сегодня, — ответил он, подавая мне чашку кофе. — С тех пор как у Надежды Андреевны поселился этот бородатый бездельник, наш покой, мягко выражаясь, нарушился. Жена подтвердила бы мои слова, но она сейчас в санатории. Пьянки, гулянки до утра, причем все начинается, когда нормальные люди уже отгуляли свое. Одно слово, богема. А ваши товарищи не среагировали. Не среагировали, и все тут. А следовало бы среагировать. Как там у вас говорят? Профилактика преступления. — Гриндин по-светски отглотнул горячий кофе и так же бесшумно поставил чашку на блюдце. — Простите, как, вы сказали, ваша фамилия?

— Бакурадзе.

— Я не знал, что в московском уголовном розыске работают грузины.

— Не все, далеко не все. Чудесный кофе. Спасибо.

— Бразильский. Привез неделю назад из Рио-де-Жанейро. Вы не были в Рио?

— Не доводилось. Когда вы в последний раз звонили в милицию?

— Месяца полтора назад.

— Почему сегодня ночью не позвонили?

— Не видел смысла. Я же вам сказал, на мои звонки милиция не реагировала. Вот вам и результат. Этот подонок убил прекрасную женщину в расцвете сил…

— Вы разрешите осмотреть вашу квартиру?

— Осматривайте, если вам надо.

Собственно, меня интересовала одна спальня, так как она примыкала к квартире Комиссаровой, точнее к единственной комнате Комиссаровой. Спальня была обставлена белой мебелью в стиле Людовика. На полу лежал белый пушистый ковер. Я опешил от этой белизны и остановился в дверях, опасаясь переступать порог.

— Входите, входите, — сказал Гриндин.

Я вошел в комнату с сознанием, что вхожу в чужую спальню, неловко и осторожно ступая, чтобы не помять белый ковер. Здесь даже телефонный аппарат был белым. В такой спальне и любовь должна быть белой. Господи, как надо любить жену, чтобы с такой старательностью и вкусом обставить комнату, где проходит ночь, подумал я.

— Разрешите позвонить?

— Пожалуйста, пожалуйста.

Я набрал номер Комиссаровой и, услышав голос Хмелева, сказал:

— Подвигай что-нибудь.

— Понял, — ответил Александр и стал двигать стул.

Слышимость через смежную стену была хорошей.

— Следственный эксперимент, так сказать? — усмехнулся Гриндин. — Проверяете меня?

— Себя, Василий Петрович. Вы ошибаться можете, мы — нет. — Для пущей важности я добавил: — Не имеем права.

Мы перешли в гостиную.

Гриндин взглянул на часы. Он торопился на работу, а я задерживал его. Но мне надо было выяснить, какой у него сон — крепкий или чуткий.

— Посочувствуешь вам. Впрочем, если вы не спите так, как я. У меня соседи тоже шумные.

— То есть?

— Меня пушки не разбудят.

— Я сплю чутко, и слух у меня отменный. Совершенно определенно могу различать звуки за такой стеной, особенно если не сплю. Да, да. Сегодня ночью я долго не спал. Читал. Я имею обыкновение читать на ночь. Не берусь утверждать с абсолютной точностью, но в районе двух я слышал за стеной крик. Непродолжительное время. Потом все затихло. Я подумал, что бедняжка, избитая пьяным подонком, заснула. Действительно, заснула. Только вечным сном. И не верьте вы ни одному слову этого негодяя. Он, конечно, прикидывается ягненком и утверждает, что не убивал Надежду Андреевну, что его не было дома. Действительно, его не было дома, но только часа полтора. В половине двенадцатого он проводил гостей, а в начале второго вернулся. Я видел собственными глазами, как он уходил, видел с балкона, и слышал собственными ушами его шаги по комнате. Он имеет обыкновение ходить по квартире в уличных туфлях. Вот так-то. А теперь извините, мне пора на работу.

Начальник МУРа генерал Самарин был нетерпим к многословию и приблизительности. Это мы всегда учитывали, когда шли к нему с докладом, не всегда удачно, но мы старались. В последнее время каждый из нас готовился предстать перед его очами с особой тщательностью. У Самарина воспалился желчный пузырь, и мы опасались желчи генерала больше, чем он сам. Самарин принадлежал к той категории бесстрашных и сильных людей, которые не умеют болеть и которых даже насморк выводит из состояния равновесия.

Выложив на стол стопу чистых листов бумаги, я позвонил в научно-технический отдел Каневскому.

— Марк Ильич, Бакурадзе вас беспокоит, — сказал я в трубку.

— Почему беспокоит? Вы мне звоните, между прочим, по делу. Так что вас беспокоит?

— Нож и предсмертная записка. Следов, которые нас могли бы заинтересовать, вы ведь не обнаружили.

— Следов? Нет. Если вы хотите спросить, имеются ли на черенке ножа пальцевые отпечатки этого бородача Рахманина, то имеются. Имеются также пальцевые отпечатки покойной.

— А на записке?

— На записке? Тут все гораздо сложнее. Имеются пальцевые отпечатки и покойной и бородача. Но… Вы не знаете, покойная случайно не была левша?

— Не знаю. Почему вы об этом спрашиваете?

— Почему? Вы, когда закладываете лист бумаги в пишущую машинку, пальцами какой руки захватываете его?

— Левой.

— Вы не левша, нет?

— Нет.

— Вот видите. А на записке следы пальцев правой руки покойной, то есть что я хочу сказать: или покойная была левша или…

— А на обратной стороне листа следы есть?

— В том-то и дело, что нет.

— Вообще никаких следов?

— Ничьих. Так что думайте, молодой человек, думайте.

Тут не думать надо, а узнать, левшой или не левшой была Комиссарова. Отсутствие следов на обратной стороне записки не очень меня смущало. Все зависит от силы захвата. При слабом захвате пальцы могли и не отпечататься на бумаге.

Я записывал вопросы, на которые мне следовало получить ответы, когда позвонил Хмелев. Он звонил из автомата международного аэропорта Шереметьево. Я озадаченно спросил:

— Что тебя туда занесло?

— Девушка улетает в турпоездку в Венгрию, — ответил он, явно улыбаясь.

Я не на шутку рассердился. Вот так, с улыбкой, он каждый раз мне сообщал, что провожает или встречает свою очередную девушку. Из его девушек можно было сколотить целый женский батальон.

— Ты же на задании, Саша, — сказал я.

— А сейчас где? Из иллюминатора серебристого лайнера ручкой машет Валентина.

— Голубовская?

— Она, голубушка. Мы с ней не встретились. Я задержался у Тани.

— Грач?

— Да. Валя последней ушла вчера от Нади. Дома не ночевала. Утром заехала домой, взяла чемодан и укатила. Сосед доложил. Пришлось мчаться сюда. Опоздал. До вылета пятнадцать минут. Снять?