Фридрих Незнанский - Выбор оружия (окончание)

— Ну так и шейте дело и подводите меня под вышку, — нехотя сказал Скворцов. — Чего вам еще не хватает?

— Мне неясны мотивы ваших преступлений. Не каждого конкретного, а вообще всех.

— Их вы никогда не узнаете.

— Я их знаю, — возразил Косенков. — Но не все понимаю. И хочу разобраться с вашей помощью. Скажите, Павел, как могли вы, блестящий офицер, отдать свою жизнь служению самому низкому делу — стать исполнителем воли одного из самых кровавых преступников России? И добавлю: одного из самых изощренных. Позже вы поймете, почему я сделал это добавление. Я не буду сейчас касаться постигшей вас трагедии, я буду говорить лишь о последствиях. Вас обвинили в террористическом акте и приговорили к смертной казни. Два с половиной месяца вы провели в камере смертников, ожидая исполнения приговора. Потом — как вам стало известно — Иванов-Кореец добился за взятки переквалификации вашего дела, а еще позже способствовал вашему досрочному освобождению. После всего этого вы, видимо, сочли себя на всю жизнь обязанным своему спасителю. Так ведь все это было?

— Ну допустим, — сказал Скворцов.

— Нет, не так. Все было совершенно иначе. Я расскажу, как все было на самом деле. Когда случилась эта трагедия с вашей молодой женой, командование вашей воинской части и Закавказского военного округа обратилось в прокуратуру республики с самыми хорошими характеристиками на вас и с просьбой в качестве смягчающих вину обстоятельств учесть вашу личность, а также личность вашей жены, не отличавшуюся, мягко говоря, добропорядочностью нравов и образа жизни. Была дана характеристика и личности ее сожителя, который — при своем довольно высоком положении в республике — был, как это вытекает из материалов дела, довольно большим мерзавцем. Несмотря на давление родителей погибшего, прокуратура приняла решение о привлечении вас к уголовной ответственности за умышленное убийство в состоянии сильного душевного волнения. Но в этот момент на прокуратуру и суд было оказано более сильное давление со стороны некоего Мамелашвили, вора в законе, он был тесно связан с Корейцем. Ваша история была хорошо известна в городе, о ней даже в московских газетах писали — это, видно, и привлекло внимание Корейца к вашей персоне. Сначала он зарядил прокуратуру и суд, чтобы вам дали вышку, а затем — якобы благодаря его вмешательству — ее отменили. И он своего добился. Вот как было на самом деле.

Косенков отметил, что с лица Скворцова сошло выражение глубокого равнодушия. Он напряженно нахмурился и решительно произнес:

— Ни одному вашему слову не верю.

— Я и не ждал, что вы сразу поверите, — ответил Косенков и положил перед ним три листка. — Прочитайте. Это показания Мамелашвили. Он сейчас отбывает десятилетний срок в колонии в Республике Коми. Мы получили их вчера по факсу. На его деле они не скажутся никаким образом, так что можно им вполне доверять.

Скворцов недоверчиво взял листки и впился в них глазами. Быстро прочитал. Отложил. Снова схватил и еще раз прочитал — медленнее. Косен-ков терпеливо ждал.

— Даже если этот Мамелашвили не врет, зачем Корейцу нужно было все это делать? — спросил наконец Скворцов.

— Это простой вопрос. Подготовить офицера спецназа, молодого, сильного, обладающего в совершенстве всеми профессиональными навыками и умеющего их применять, — это очень непростая задача. Она далеко не всегда успешно решается даже в специализированных учебных заведениях. А тут он получает готового профессионала. При этом — бесконечно преданного ему. За это никаких денег не жалко. Да и не так уж много он заплатил. В те годы грузинская юстиция, как, впрочем, и наша, не относилась к слишком дорогому товару.

— Все равно вам не верю, — повторил Скворцов.

Косенков лишь пожал плечами.

— Если вас не убеждают факты — что я могу поделать?

— Зачем вы все это мне рассказали?

— Чтобы облегчить ваше возвращение к людям.

— Поздно.

— Это никогда не бывает поздно. По-вашему, с моей стороны правильней было промолчать?

— Что вы хотите от меня узнать?

— Все, что захотите рассказать сами. Я не спрашиваю сейчас, сколько убийств по приказу Корейца вы совершили. И что это были за люди. Захотите — расскажете. Я даже не напоминаю, что чистосердечное признание может благотворно повлиять на решение суда. Сейчас меня интересует другое. Во время пребывания в камере вы держались — по отзывам охраны — очень стойко, отвергли все предложения подать прошение о помиловании. Я понимаю, в то время ваша душа была начисто выжжена...

— Что ты понимаешь, салага? — хмуро бросил Скворцов.

— Возможно, вы правы, — согласился Ко-сенков. — Вам тридцать пять, мне двадцать девять. Разница не такая уж большая. Но я не обижаюсь на ваши слова — в этом я действительно понимать ничего не могу. Но я должен хотя бы попытаться понять. Потому что без этого мне нечего делать в прокуратуре. И вообще везде, где приходится иметь дело с живыми людьми. А мне нравится моя работа.

—Чем?

— В двадцать четыре года вы уже были капитаном спецназа. Если бы вы не любили своего дела, к этому возрасту вы не продвинулись бы дальше старшего лейтенанта. Значит, ваша работа вам чем-то нравилась. Вот я и спрашиваю в свою очередь: чем? Может, наши ответы в чем-то и совпадут?

— Давай договоримся... Как тебя зовут?

— Аркадий.

— Давай договоримся, Аркадий... Можешь называть меня на «ты». Может, я и буду отвечать на твои вопросы, но в душу ко мне не лезь.

— Постараюсь, — пообещал Косенков. — После освобождения из Джезказгана ты около десяти лет служил Корейцу верой и правдой. Неужели у тебя никогда не возникало сомнений в правильности избранного пути?

— Я делал то, чему меня учили. Это была моя работа. И все.

— Ты убивал людей, — напомнил Косенков.

— Я убивал бандитов, — возразил Скворцов.

— Норильский инженер Кузнецов, убитый ночью девятнадцатого июля на набережной Москвы-реки, не был бандитом.

— К его убийству я никакого отношения не имею.

— Тем более не был бандитом краевед из Твери Гармаш.

— Я его не убивал.

— Его не просто убили. Перед этим его пытали.

— Я его не пытал.

— Это сделал твой напарник? — предположил Косенков. — Кто он?

— Я буду отвечать только за себя.

— Зачем он пытал Гармаша?

— Ему нужны были какие-то документы.

— Он их получил?

— Не знаю. Когда он связал старику руки и включил утюг, я сказал, что не буду участвовать в таком деле, и уехал в Москву.

— На «шестерке», возле которой тебя арестовали после покушения на Бурбона?

Скворцов кивнул:

— Ты не пытался остановить партнера, когда понял, что он намерен прибегнуть к пыткам?

— Я ему не нянька. Он сам знал, что делает.