Елена Яковлева - Шутки в сторону

Жена профессора однажды преодолела гордость и брезгливость и пришла к Ольге объясниться. Она произнесла целый монолог:

— Его я еще понимаю: приятно прижаться к молодому телу, без морщин и жировых складок, а иногда и кое-что себе позволить, на что пороха хватит, разумеется. Ну а вы, милочка, что себе вообразили? Ради чего вы теряете драгоценное время, ведь глазом не успеете моргнуть, как появятся и складки, и морщины. Вам нужно искать себе мужчину, на которого можно рассчитывать, потому что на Роберта Алексеевича вам рассчитывать нечего. С какой стати я вам его отдам после почти сорока лет совместной жизни? Да я, если хотите знать, лепила его вот этими руками, — она с удовольствием продемонстрировала свои увядшие руки красивой формы с пальцами, унизанными отнюдь не дешевыми кольцами. — И вот наконец я имею то, что имею, заметьте, заслуженно имею, и никто у меня этого не отнимет. Хотите с ним спать — спите, хотя скорее всего не так уж часто он дарит вам свою старческую страсть, но ничего наперед не загадывайте, я сумею за себя постоять, не сомневайтесь.

Жена Караянова ни разу не повысила голоса, даже улыбалась, но сомневаться в том, что она сдержит обещание, не приходилось. Нина Степановна принадлежала к тому редкому типу женщин, которые говорят то, что думают, а думают четко и по-мужски.

Визит профессорской жены произвел на Ольгу Чернову столь сильное впечатление, что в первый момент она решила не только порвать затянувшиеся отношения, но и уйти из лаборатории. В действительности у нее не хватило духу даже рассказать профессору о разговоре с Ниной Степановной, такой необычайной властью над ней он обладал.

В тот день они с профессором Караяновым, как всегда, с утра работали в лаборатории. Настроение у обоих было приподнятое — эксперимент подходил к концу, и его результаты доказывали главное: три последних года и спонсорские деньги потрачены не зря. Пока Ольга возилась с расчетами на компьютере, профессор нетерпеливо расхаживал из угла в угол, торопил ее и довольно потирал руки.

— Сегодня нужно обязательно отметить этот рубеж, иначе удача может отвернуться. Знаешь, есть такая маленькая мудрость: всегда воздавай жизни за ее поблажки, ибо она щедра только на гадости и раздавать награды для нее несвойственно.

Ольга закрыла файл и с готовностью отозвалась:

— Что, сбегать за шампанским?

— Фи, какая проза! — Караянов склонился над ней и провел рукой по ее колену, выглядывающему из-под распахнувшегося халата. — Давай-ка лучше гульнем по-настоящему.

Ольга встрепенулась: они «гуляли» в последний раз уже более месяца назад. Все это время профессор и сам пахал, и нещадно эксплуатировал ее, изливал на Ольгу свою желчь, винил в неудачах, обзывал тупицей и драной кошкой. Сегодня все ее страдания должны были вознаградиться сторицей, потому что другого такого нежного любовника, как профессор Караянов, на свете не сыскать.

— Едем на дачу, — решительно заявил он, снимая халат, — по пути заскочим в магазин и купим всего-всего, чтобы ни в чем себе не отказывать.

Перспективы выглядели многообещающе и манили в такие заоблачные высоты, что… Следовало только предупредить Катьку, что мама опять допоздна задержится на работе.

Ольга набрала номер домашнего телефона.

— Катюша, это мама, как твои дела? — Ольга задышала в трубку, ей казалось, что ее волнение и нетерпение, ее предвкушение запретной, ворованной нежности передаются по проводам вместе со словами, и там, на другом конце, невинную Катьку зашкаливает от чувственности ее матери.

— Все нормально, — как-то неуверенно ответила дочь.

— Я немного задержусь, — предупредила Ольга, — ты, пожалуйста, не волнуйся, ложись спокойно спать, не дожидаясь меня.

— Хорошо, — глухо отозвалась Катя и вдруг взволнованно зачастила: — Мама, подожди, не клади трубку… я хотела…

— Ну, ты скоро? — Караянов уже собрался и в нетерпении крутил на пальце ключи от машины. — Закругляйся, выедем, пока пробки на дорогах не начались.

И Ольга, как примерная ученица и послушная раба, положила трубку на рычаг, успев сказать:

— Поговорим потом, солнышко, дома. Всю дорогу в машине она молчала — душу грызла вина-хищница. Она даже не дослушала ребенка, тоже мне мать. И такой матери Бог послал лучшее в мире дитя! Наверное, это несправедливо.

В магазине, где она покупала продукты для полноценного «гуляния», Ольга ходила словно сомнамбула, бросая в корзинку все подряд, без разбору. Только уже у кассы заметила, что, кроме всего прочего, зачем-то прихватила пачку соды.

Каким бы эгоистом ни был профессор Караянов, но на подъезде к даче он все-таки заметил, в каком Ольга состоянии.

— Кончай меланхолию, — велел он с притворной ворчливостью и, оторвав правую руку с рычага переключения передач, словно невзначай опять коснулся ее колена.

Ольга всмотрелась в его профиль, чеканный, точно на юбилейной медали, и задумалась, какой же воистину мистической силой должен обладать этот совсем немолодой человек, чтобы так привязать ее к себе? Основания для подобных мыслей у нее были, потому что скоро она забыла не только о своих печалях и переживаниях, но даже и о дочери…

Нежности и чувственности, казалось, не было предела. А вот кончилось все прямо-таки прискорбно. Нежданно-негаданно на дачу явилась профессорская дочка Вероника и закатила скандал до небес. Случайно ли она приехала или выслеживала отца, но застала она их, как принято говорить, на месте преступления.

Разъяренная Вероника орала на весь дачный поселок:

— Сучка подзаборная! До каких пор ты будешь доводить пожилого человека до инфаркта?! Что, надеешься все под себя подгрести? Ничего не получишь, поняла? Ничего!

Караянов, завернувшись в простыню, стоял в дверях, пока Ольга второпях пыталась что-то на себя натянуть, и успокаивал разбушевавшуюся дщерь с лицом, покрывшимся красными пятнами:

— Ника, ты же взрослая баба, у тебя у самой любовников полно, я же не вмешиваюсь.

Ника разбушевалась еще сильней:

— Как ты можешь при этой девке выяснять наши внутрисемейные проблемы? Пусть немедленно выметается!

Ольга путалась в своих тряпках и мечтала провалиться сквозь землю. Дочь в отличие от матери не ограничивалась вежливым предупреждением, а вовсю раздувала кадило.

Выпрыгивая из-за отцовской спины, грозила:

— Я тебе устрою, подстилка, я тебе устрою! Это же надо — никакой совести, ничем ее не убедишь! Ладно, раз ты такая ушлая, я найду другой подход. Раз с тебя как с гуся вода, я на твоей дочке отыграюсь, она ведь не такая толстокожая…

Ольга встрепенулась и, хотя она обещала себе ни слова не говорить в ответ, все же не выдержала:

— При чем тут моя дочь?