Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай

— Сволочь, — с ненавистью процедил Зарубин. — Прямо на глазах ребенка…

Антипенко поглядел на него искоса и налил себе еще. Минеральной воды, разумеется.

— Шестопалов на допросе показал, что не так уж убежден в том, что это его ребенок, — уронил он. — Типа, Алиса ему верность не блюла и всякое такое. Лично я давно уже не видел такого мерзкого типа, как он. Хорошо, что ты догадался расставить ему ловушку — что он больше не опекун и к деньгам доступа не имеет, иначе мы бы никогда его не поймали. Но все-таки, как ты догадался?

— Слова — великие предатели, как сказал кто-то, — ответил Ласточкин. — Шестопалов сам себя выдал. Звонившая произнесла такую фразу: «Один удар в сердце, и все». Потом мы с Шестопаловым беседовали о футболе, и он, помимо всего прочего, заметил: «Один удар по воротам, и все». Я тогда не обратил на это внимания, но потом Лиза начала развивать всякие теории и тоже упомянула что-то такое про удар. Только в этот миг я понял, что меня раньше так беспокоило, хотя я не мог сообразить, что именно. Это была его характерная фраза, понимаешь? Когда я это понял, все стало на свои места.

Зарубин вздохнул и налил себе еще водки… то есть, простите, минеральной воды.

— Молодцы вы, ребята, — сказал он серьезно. — Честное слово, молодцы. А вот я… — Он скривился и безнадежно махнул рукой.

Ласточкин быстро поднял на него глаза:

— Что, до сих пор не нашел нашего гостя, этого липового сержанта?

— Не-а. По фотороботу уже с десяток человек опознали, да все не те, кто мне нужен. Может, у него приметы какие были особые? Родинки там, шрамы? А? Раз уж вы его упустили…

— Мы его упустили, — твердо ответил Ласточкин, — и за нами должок. Не волнуйся, Стас. Я сегодня это дело как следует обмозговал, и сдается мне, я знаю, где его искать. Завтра ты получишь своего убийцу, обещаю тебе.

— Честное пионерское? — недоверчиво прищурился Зарубин. — А почему завтра, почему не сегодня?

— Потому что всему свое время, — ответил капитан.

Четверг, 20 апреля. Утро — день — вечер

Нет ничего печальнее, чем вид кладбища в пасмурный день. Дорожки, кресты, цветники, ограды — все сливается в какую-то симфонию грусти, в которую вплетается и мимолетно скользнувшая мысль о том, что каким бы блестящим ни был наш жизненный путь, какие бы почести ни приготовила для нас судьба, все равно их завершением будет около двух метров земли, в которой все мы окажемся когда-нибудь. Богатые и бедные, знаменитые и безвестные, достойные и недостойные, женщины, мужчины, дети, старики — все в свой черед умрут, все. Жизнь — это волосок, протянутый над бездной небытия, и часто, слишком часто он оказывается чересчур короток.

Старик-смотритель медлительно, аккуратно подметает дорожки. На другом конце кладбища движется похоронная процессия, и через некоторое время ветер донесет до нас обрывки прощальных речей.

— Час дня, — говорит Антипенко, который вызвался идти вместе с нами.

Мы сидим в засаде в автомобильчике, припаркованном у кладбищенской ограды. Мне показываться нельзя — убийца видел меня в лицо, может узнать, и я спугну его.

Благолепного вида священник с окладистой бородой и со сверкающим крестом на груди проходит на кладбище. Какие-то старухи в платках кланяются ему, и он важно благословляет их.

Половина второго. Два. Четверть третьего.

Не придет… не придет… не придет…

Время тянется мучительно долго. Каждая секунда разбухает до размеров часа. До чего же мучительно торчать на одном и том же месте и ничего не делать! В 14.20 поступает первый сигнал:

— Внимание, вижу его… Движется в вашу сторону…

Смотритель закончил подметать дорожки и теперь стоит, опираясь на метлу.

— Нет, — с сожалением говорит Антипенко. — Не он.

— Не он, — подтверждаю я, вглядываясь в подозреваемого.

Четвертый час. Мы теряем время — или это время теряет нас? Ничего не поделаешь, в нашей работе такое случается частенько. Надо лишь сидеть и ждать. Сидеть и ждать…

Я подпрыгиваю на месте:

— Андрей!

— Что?

— Ты посмотри… Видишь, с другой стороны подходит парень с букетом? По-моему, это он!

Мощный бинокль подтверждает правоту моих слов. Антипенко хватается за рацию:

— Все по местам! Приготовились к захвату! По моему сигналу…

Старик одышливо кашляет и вновь принимается мести дорожку. За несколько могил от той, которая так интересует нас, стоит давешний священник и молится, то и дело крестясь. Я перевожу взгляд на человека с букетом. Его светловолосая голова то пропадает между крестов, то вновь появляется. Нет сомнений, он идет прямо на нас.

Вот он остановился у могилы… быстро оглядывается…

— Что он делает? — шепчет Антипенко.

— Наклонился… Ставит цветы…

Андрей не успел подать сигнал, потому что в то же самое мгновение священник с бородой и одышливый старик, не сговариваясь, бросились на убийцу. Священник запнулся в своем длинном одеянии и со всего маху плюхнулся на дорожку, но старик-смотритель оказался на высоте. Рукоятью метлы он сбил убийцу на землю и навалился на него сверху, не давая шевельнуться. Мы с операми выскочили из машины.

— Стоять! Не двигаться! Полиция!

Справедливости ради следует заметить, что задержанный даже не сопротивлялся. Священник, хромая, подошел к нему и защелкнул на нем наручники, после чего отклеил бороду.

— Я ж тебе говорил, — сказал прыткий старик, он же мой напарник Павел Ласточкин, тоже отклеивая седую бороду. — В этих рясах чертовски неудобно бегать.

— Ага, — согласился священник, он же наш коллега Стас Зарубин, сбивая грязь с лица. — Ладно, в следующий раз учту. — Он повернулся к пленнику: — Ну что, это он?

— Он, — подтвердила я. — Точно он.

— Чисто сработано, — резюмировал Зарубин.

Я перевела взгляд на могилу, возле которой мы стояли. На памятнике было лишь изображение хорошенькой девушки с надутыми губками и слова: «Елена Еремина. 31 января 1987—20 апреля 2012». Ниже шла строчка: «Мы никогда не забудем тебя».

— Ну да, 20 апреля, — Павел, как всегда, опередил мой вопрос. — Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как ее не стало. Именно сегодня. Поэтому он и пришел сюда, хоть и знал, что это небезопасно.

Тут наш пленник впервые заговорил:

— В общем-то, мне было все равно, — сказал он. — Свое дело я уже сделал.

— Понятно, — буркнул Зарубин. — Обыщите его, ребята.

Впрочем, при обыске не удалось обнаружить ничего существенного. Сигареты, зажигалка, проездной на метро, пачка жвачки… и паспорт.

— Гордиенко Александр Сидорович, — прочитал Зарубин. — Ну что ж, Саша, похоже, ты попал в скверный переплет. Как тебя угораздило-то, а?

Саша вздохнул.

… Да нет, ну совершенно он не походил на убийцу. Обыкновенный парень из толпы. Светлые растрепанные волосы, простое приятное лицо. Такие, как он, всегда уступают место в транспорте старушкам, независимо от того, просят их об этом или нет.