Сан-Антонио - Голосуйте за Берюрье !

- Естественно, туда отправишься ты и спросишь, сколько она заплатит за улики.

- Улики чего? - спрашивает ненасытный.

- Не уточняй, ибо ситуация скользкая. Если она задаст этот вопрос, скажи ей, что ты предпочитаешь не отвечать. Это вопрос психологии. Надеюсь, ты ее не лишен. Ты должен попытаться узнать то, чего ты не знаешь, дав понять даме, что тебе это известно That is ruler of the game, you see?

Он, должно быть, бегло говорит по-японски, так как согласно кивает головой.

Я смотрю на часы. Они показывают, как и положено, шесть часов двадцать пять минут.

- У тебя остается тридцать пять минут на то, чтобы надеть темные очки и отправиться туда. Встречаемся здесь, как только ты расстанешься с дамой. С тобой - мои лучшие пожелания

Он устремляется на задание. В воздухе разлита томность. Я предпочел бы сам заняться этой вдовушкой, но, к сожалению, она меня знает. У меня такое ощущение, что я смог бы у нее кое-что выведать. Глупо работать с ней через посредство канарейки. Это похоже на манипуляции с радиоактивными веществами Ваши руки совершают жест, но выполняет его система колесиков и захватов.

Трио избранников - Берю, Пино, Морбле - с шумом и грохотом вторгается в комиссариат. Толпа на улице гудит.

- Что случилось, гангстеры? - обеспокоенно спрашиваю я.

Толстяк важно пожимает плечами.

- Популярность - штука необъяснимая,- говорит он.- Вот я, например Белькомбежцы от меня без ума...

И в самом деле, на улице массы скандируют.

- Берюрье, на балкон! Берюрье, на балкон!

- Они без конца хотят, чтобы я выступал перед ними. Ну и любят же они речи, ничего не скажешь!

Уже ощущая себя трибуном, он выставляет свою объемную фигуру в проем окна. Раздается сплошной крик "А-а-а!", подобный чудовищному оргазму.

Возбужденная до предела толпа при виде Берю словно освобождается от доведенного до предела напряжения. Она буквально отдается этому нежному и столь отважному поросенку.

Подняв руки, в своей неизменной шляпе, как в ореоле, Его Величество бросает несколько приятных слов.

- Нет проблем, ребята! - орет он голосом стентора.- Все идет наилучшим образом. И, поскольку вы все здесь, давайте, чтобы прочистить горло, хором споем песенку "Три золотых дел мастера".

Наэлектризованная толпа запевает этот славный гимн, после исполнения которого соглашается разойтись. Берю вытирает лоб, по которому струится пот.

- Что ни говори,- замечает он,- а политика - изнурительное дело. Постоянно нужно говорить, пожимать руки, петь, целовать детишек. Недавно мы остановились перед церковью, из которой выходила свадьба. Мне пришлось перецеловать новобрачную, новобрачного, дедушек и бабушек, тещу и кузена унтер-офицера, исполнявшего обязанности свидетеля. Одним словом, приходится работать!

- На тебя никто не покушался?

- Ты что, смеешься?

- Однако сегодня утром...

Толстяк наклоняется к моему столу:

- Я тут хорошо поразмыслил, приятель. Почему эта бомба должна была быть для меня? В конце концов, ее подложили в твою машину. Может быть, она была предназначена

тебе?

Подобные замечания впечатляют. В конце концов, возможно, он и прав. Кто знает?

* * *

Два часа спустя, когда вечер спускается над Белькомбом, возвращается Мартине. Его рот расцветает чудесной улыбкой, способной украсить рекламу слабительного.

- Дело движется, малыш? - спрашиваю я его.

Он шаловливо подмигивает мне:

- Наилучшим образом, господин комиссар.

- Рассказывай!

Легкое откашливание, и он начинает:

- Дама находилась в церкви, около исповедальни. Я подошел к ней и стал рядом на колени. И она меня сразу спросила, что я от нее хочу.

- Что потом, дитя мое? Расскажите мне все, не скрывайте ничего,- посмеиваюсь я.

- Ну я ей и выдал все, что вы поручили мне сказать. Она меня спокойно выслушала. Потом вполголоса спросила, ничем не выдавая волнения: "Что вы имеете в виду под словом улики?" - "Это сюрприз",- ответил я.

Я одобрительно киваю.

- Очень хорошо, Мартине. Даже столь же умный человек, как я, не мог бы сделать лучше.

Он приосанивается.

- Она меня спросила, чего я хочу. Я ей ответил: "Как можно больше!" (Согласитесь, что он не глуп, этот инспектор. Он обладает искусством преодолевать препятствия и манерами, которые мне нравятся. Он, безусловно, сделает карьеру, если коллеги не съедят его по дороге.) "Но все-таки?" - настаивала она. "Сколько вы можете мне предложить?" - спросил я возможно более злым голосом. Она ответила, что подумает, и поинтересовалась, где меня можно найти. Я сказал, что достаточно послать мне телеграмму до востребования, и добавил, что, если завтра к полудню от нее не будет никаких вестей, она будет жалеть об этом всю жизнь, и что ей следует подумать о детях.

- Чудесно! - одобряю я.- Такие выражения всегда производят впечатление в подобных разговорах, они подобны цитате из "Британника"! Что было потом, дитя мое?

- Она пообещала и...

Он умолкает, так как в это время телефон взывает о помощи. Я снимаю трубку. У меня спрашивают, я ли это, что я и не думаю отрицать.

- Это мадам Монфеаль,- произносит женский голос.

Я с трудом сглатываю слюну.

- О, прекрасно, дорогая мадам. Чем обязан удовольствию слышать вас?

- Я столкнулась с одним типом, самым что ни на есть подозрительным, который нагло пытается меня шантажировать.

- Да что вы! - выдыхаю я, разочарованный до самой ватерлинии.

Мартине, который ни о чем не догадывается, непринужденно полирует пилочкой ногти. Он недоволен тем, что его прервали, ибо ему не терпится продолжить свой рассказ.

- Именно так,- говорит вдова.- Этот хулиган сунул мне в руку записку на кладбище в день похорон. Представляете, что это за наглец!

- Да, действительно! Почему вы не предупредили меня?

- Я хотела понять, чего он добивается. Я... думала, что ему известно что-нибудь важное насчет убийства моего мужа и что, предупредив вас, я спугну его... Он говорит, что у него есть какие-то улики, но я не смогла его заставить уточнить, какие это улики. Вы не считаете, что это тот самый сумасшедший, господин комиссар?

- Не исключено,- соглашаюсь я.- Нет, это не исключено.

- Фамилия его Мартине. По всей видимости, это его настоящая фамилия, поскольку почта приходит ему до востребования...

- Я немедленно этим займусь. Мое почтение, мадам. Я вешаю трубку.

- Так вот,- говорит красавец Мартине, подобный сияющей весне или, по крайней мере, мужскому отделу универсального магазина "Весна".- На чем мы остановились?

- Я уже не помню,- бормочет доблестный Сан-Антонио, человек, способный заменить таблицу умножения и чихательный порошок.- Нет, я не помню, на чем мы остановились, но зато могу тебе сказать, к чему мы пришли! К нулю, приятель! Мамаша Монфеаль только что рассказала мне о вашем разговоре. Надо признать, что мы поторопились радоваться.