Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера

На входе во флигель висело объявление «Внимание! Ведутся реставрационные работы. Посторонним вход воспрещён!».

Каледин левой рукой опёрся на створку двери, а правой снял с ноги полуботинок и стал вытрясать из него несуществующий камешек. Улучив момент, когда большинство гостей устремили хмельные взоры на первые россыпи праздничного фейерверка, он проскользнул внутрь помещения.

Внутри флигеля было сумрачно, пахло свежей побелкой и пылью. Кантемир приготовился ждать появление Стеллы, но в этот момент боковая дверца, которую Каледин из-за строительных лесов сразу не заметил, открылась, и во флигель вошёл статный мужчина примерно сорока лет с волевыми чертами лица, прямым носом, и, как позже убедился Каледин — голубыми глазами. Белокурые волосы незнакомца были аккуратно подстрижены и зачёсаны наверх. На плечах мужчины, словно офицерская шинель, был небрежно наброшен синий забрызганный побелкой рабочий халат.

«Истинный ариец, — шутливо отметил про себя Каледин. — С таким лицом хорошо батальоном командовать или даже полком, а он в глубоком тылу окопался».

— Вы ждёте Стеллу Андреевну? — без всякого предисловия осведомился незнакомец. Голос его был на удивление мягким, без приказных интонаций, и явно не соответствовал его офицерской выправке.

«Нет, на батальон он явно не тянет — не та «закваска»! — продолжал анализировать Каледин. — Хотя с виду хорош, очень хорош! Так и просится на рекламный плакат в центр вербовки «контрактников»».

— Напрасно! Она не придёт, — не повышая тона, продолжил незнакомец и привычным жестом поправил спадающий с плеч халат. Кантемира так и подмывало задать уточняющий вопрос, но он промолчал, полагая, что ситуация разъясниться сама собой.

— Это я упросил Стеллу Андреевну организовать встречу с Вами.

«Чем дальше, тем интересней. — подумал Кантемир. — А я, дурак сюда идти не хотел!»

Однако вслух ничего не произнёс, предоставляя собеседнику возможность самому внести ясность в создавшуюся ситуацию.

— Меня зовут Оскар Эммануилович Шлифенбах. — представился обладатель синего халата, и при этом привычно обозначил кивок головой.

«Только каблуками не щёлкает! — с сожалением отметил подполковник. — Ему бы синий халат на золотые эполеты поменять, и тогда уже точно, как в песне — «…раздайте патроны, поручик Голицын»!»

— Как Вы, наверное, догадались, я сын погибшего профессора Шлифенбаха. У меня, так же, как и у Вас, есть большие сомнения в том, что его смерть была ненасильственной.

— Вы хотите сообщить мне новые обстоятельства смерти вашего отца? — нарушил молчание Каледин.

— В общем, это даже не факты, это скорее мои предположения.

— Тогда к чему весь этот цирк? Для чего Вы захотели встретиться со мной именно здесь, в Царицыно? И вообще, к чему вся эта игра в шпионов? Не проще ли было прийти на Лубянку и изложить свои подозрения?

— Как много вопросов, — вздохнул Шлифенбах и снова поправил халат.

— Давайте пройдём ко мне в мастерскую, там будет проще пояснить, почему я искал встречи с Вами именно здесь.

Каледин последовал примеру Шлифенбаха, и, пройдя через маленькую боковую дверцу, оказался в просторной, хорошо освещённой реставрационной мастерской. В центре комнаты на специальной подставке был установлен холст, который почему-то был тщательно завешен простынёй.

Шлифенбах убрал лишний свет и жестом предложил Каледину старое, сильно потёртое кожаное кресло. Сам он по привычке разместился на высоком деревянном табурете возле своего рабочего стола.

— Как Вы догадались, я работаю в Царицыно, но причина, по которой я избрал это место встречи, не в этом, но позвольте ответить на ваши вопросы по порядку. Итак, я попросил свою старую знакомую Стеллу Андреевну организовать нашу встречу, потому что на Лубянке Вас не застать, а говорить с дежурным сотрудником ФСБ я не хотел. К тому же мне стало известно, что именно Вы ведёте расследование по факту смерти моего отца. А в шпионов я не играю, просто так сложились обстоятельства.

— Вы давно знакомы с Железновой? — бесцеремонно вклинился в монолог Каледин.

— Примерно лет пять, может быть, шесть. Стелла Андреевна — человек тонкой душевной организации и подсознательно тянется к прекрасному…

— Неужели? — снова перебил собеседника Каледин. — Вся Москва только и говорит о её тонкой душевной организации. Конкурентов давила так, что профессионалы завидовали.

— Позвольте мне продолжить? — повысил тон Шлифенбах, подчёркнуто проигнорировав последнюю реплику собеседника.

— Извините.

— Так вот, Стелла Андреевна, воспользовавшись создавшейся ситуацией, добыла Вам приглашение на свадьбу, что как нельзя лучше соответствовало моим планам.

— Вам надо, чтобы я встретился с Вами именно в мастерской? — догадался Каледин.

— Именно так, — согласился реставратор и извлёк из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. — Это композиционный портрет предполагаемого убийцы моего отца, — пояснил он. — Мне его показал один из сотрудников вашего ведомства, когда допрашивал меня. Я позволил себе ксерокопировать его.

Кантемир сразу узнал портрет, написанный Манюней по его просьбе.

— Тогда я сказал, что это лицо мне незнакомо, — продолжил Шлифенбах после короткой паузы. — Но это не совсем верно. Примерно полгода назад я обнаружил в запасниках музея портрет молодой женщины, в котором сразу узнал руку великого мастера. Однако доказательств в том, что портрет является утраченной в 18 веке картиной великого русского художника, не было никаких. Вопреки устоявшимся традициям, картина не была подписана, и в журнале учёта значилась как «Портрет итальянки». Почему итальянки? Не знаю, но изображённая на нём женщина хоть и одета в русское платье, теоретически могла быть уроженкой Апеннинского полуострова. К тому же черты лица и разрез глаз характерны для уроженки юга Италии.

— Нельзя ли сразу определить, какая связь между смертью вашего отца и завалявшегося в запасниках «Портрета итальянки»? — не выдержал подполковник, которого немного раздражала академическая манера повествования собеседника.

— Можно и сразу, — поморщился Оскар Эммануилович, недовольный тем, что его перебили, и подошёл к завешенному простынёй портрету.

После того, как простыня упала на пол, взору Каледина предстал портрет красивой черноволосой дамы с миндалевидными глазами. На вид ей было около тридцати лет, а дорогая одежда, холёное, немного надменное лицо, и тщательно уложенные в высокую причёску волосы говорили о том, что изображённая на портрете женщина могла принадлежать к высшим слоям общества того времени.

— Манера письма, тщательно проработанные детали и сама композиция портрета даёт мне возможность предположить, что это полотно принадлежит кисти великого…