Владимир Савенков - Живой товар - Москва - Лос-Анжелес

- Вперед?

- Ничего не забыли? - спросил у Андрея Барт.

- Девочка голову потеряла, - ответил ему Андрей.

- Ну, да черт с ней. Устанешь, я пересяду за руль.

За окном замелькали - все в огнях - отели, рестораны, казино. "Мираж" стоял на выезде из города. Над искусственным вулканом бушевало пламя. Саша помахала зареву рукой. "Понтиак" вырвался за черту Лас-Вегаса и понесся через пустыню и ночь на юг.

3

Самолет Растопчина приземлился в Шереметьево серым осенним днем. Андрей выловил багаж с транспортера, докупил кофе, водки и сигарет, выстоял длинную очередь к таможеннику, потом - не менее длинную за такси. Накрапывал дождь. Опавшие листья лежали в светлых, чуть подкрашенных каплями бензина лужах. Группа юнцов откровенно интересовалась содержимым коробок и сумок Растопчина. Очередь двигалась черепашьими шажками. Наконец, Андрей дотолкал свою тележку до такси, забрался в салон. Шофер медлил, размазывая тряпкой грязь по лобовому стеклу. Сядут любопытные юноши в эту же машину, думал Андрей, или поедут следом? Здравствуй, Родина! Как в самолете, Андрей попытался расслабиться, вытянул ноги и скинул туфли, оставшись в носках.

- Таганка, старик. Семеновский вал.

- Новые цены знаешь?

Все дребезжало в старой "Волге". Передача "втыкалась" со скрежетом. Шофер стряхивал пепел куда-то под кресло, материл рвачей, втридорога дерущих за каждую прокладку, механика, баб с АЭС и демократов. В попутчики попались узбеки, хмурые деды в поношенных зимних шапках. Полуголый лес терял последние сентябрьские краски. За деревьями стыла пашня и поблескивало мокрое небо. На опоясанных разбитыми заборами стройбазах в грязи между горами песка и щебенки ржавели трактора. По глади болота скользили зеленые птицы. В низинах собирался туман. Наплывала Москва. Теперь всякий раз приближаясь к ней, Андрей ловил себя на мысли, что ее пригород напоминает прифронтовую полосу, которую внезапно покинули ушедшие вперед, к отодвинувшейся линии фронта войска, да и сама столица, черная, обшарпанная, загаженная, казалось, только что пережила какое-то страшное бедствие, или, напротив, готовилась к нему. Настороженность и усталость въелась в лица прохожих, точно уголь в поры шахтеров, поднявшихся из забоя. В глазах, подернутых поволокой, нет-нет да и прорезался странный блеск, то очеловеченно хитрый, с лихой сумасшедшенкой, то дикий, животный, словно у затравленных зверей. Люди толпились под магазинами, тратя драгоценные, совсем на иное отпущенные Богом часы, на ожидание куска хлеба или пары дешевых носков, ссорились и мирились, чувствуя себя при том, в общем-то, как дома. Это тихое помешательство давно уже вошло тут в норму - инопланетяне распознавались мгновенно, расправа с ними обычно была короткой. Массовый психоз лечению не поддавался. Государственные мужи, однако, упрямо прописывали больному народу успокоительные мелодрамы и концерты легкой музычки - хватит трагедий, довольно выяснять, кто прав, кто виноват, ну, а насчет того - что делать... Одни носили с собой газовые баллончики, другие - пистолеты, третьи кастеты, четвертые - резиновые шланги, и каждый - камень за пазухой, истерику в душе. В эвакоприемниках и детских домах подростки умывались кровью чаще, чем проточной водой. Когда пенсионеры собирались на митинги на площадях под красными флагами, у отцов города, поглядывающих вниз из высоких кабинетов, волосы становились дыбом - где найти столько земли под кладбища, столько могильщиков и техники, чтоб хватило на всех? Услуги крематория постоянно дорожали. Мировые биржи, напротив, лихорадило с выбросом даже малой партии русского золота на рынки Европы. А вдруг это лишь начало, пробный шар, за которым последуют новые тонны в слитках? Золото золотом, но то же самое происходило и с младенцами - московские самки сдавали их посредническим фирмам практически за колбасу и тряпки, а фирмы норовили переправить детенышей на Запад оптом и по демпинговым ценам. Создавались вполне легальные каналы для вывоза как здоровых, так и увечных детей. Вербовка юных москвичек в мусульманские постели ("Две недели в Турции в обществе обходительного мужчины исламского вероисповедания") шла через крупнейшие газеты. Предложения превышали спрос, и претендентки уродовали мордашки друг друга пилочками для чистки ногтей. Разрешено было продавать все, что угодно и где угодно. Москва превратилась в бескрайний Хитров рынок. Проблема уборки мусора и предотвращения эпидемий затмила даже продовольственный вопрос. Стены древнего Кремля по-прежнему хранили прах советских вождей. На турне мумии с Красной площади по стране восходящего солнца организаторы проекта надеялись выручить миллион долларов. Чиновники брали взятки десятками миллионов. Нищие, обнаглев, цепляли дам и кавалеров за юбки и полы пальто. Подземные переходы напоминали теперь вонючие общественные туалеты. Городской транспорт дышал на ладан. Завидев автобус, люди перегораживали дорогу - стой, гад! В переполненных салонах пьянь блевала за шиворот впередистоящим. Когда легковой автомобиль тормозил у светофора, малолетки бросались к нему с ведром и щетками. Мыли на совесть, но, получив на руки не валюту, а рубли, могли расколотить фару или ветровое стекло. К таксистам, правда, не приставали. Растопчин добрался до родного подъезда без приключений. Кинул камешек в окошко на первом этаже, окликнул соседа-ветерана - помоги, мол, вещи дотащить до лифта. Сосед помог, поднялся и в квартиру Андрея, знал, что будет, как минимум, предложена стопка. И внучатам подарочки перепадут.

- Ну, как там в Америках? - спросил он. - Баню топят?

- Ты пошуруй в баре, Натаныч, пока я разденусь, - сказал Андрей.

Натаныч пошуровал, закусил старой конфетой, погулял вокруг коробки с наклейкой "Тошиба" и не выдержал, крикнул через дверь в ванную комнату:

- Телевизор смотрел, конечно? В курсе, что у нас творится?

- В курсе, - ответил Андрей, не открывая. - Ты почту мою брал? Будь другом, смотайся за ней, а потом пропустим по смирновской.

Сосед исчез. Растопчин вышел из ванной, вытирая мокрые шею и спину. В кухне на подоконнике белели в вазе гвоздики. О, Ленка была, хлеба принесла, в хате прибрала, включила холодильник - что в нем? Две бутылки пива, банка сметаны, сыр в бумажечке. Кусок граммов на триста. Этот московский сыр Андрея прямо-таки растрогал. Он взглянул на часы - Ленка на работе и, верно, ждет звонка. Сидит считает, небось, - самолет опоздал на три часа, да вещи получить, да таможню пройти, плюс время в очереди за такси, дорога из аэропорта... Любил ли Растопчин Елену? Любил наряжать, подкармливать вкусненьким, наблюдая, как искренне радуется она платью, браслету, конфетам. Надо бы ананас из сумки в холодильник переложить, сообразил он. Хотя и в доме не жарко. Отопительный сезон еще не начался. Андрей стянул с плеча, влажное полотенце и побрел к шифоньеру за домашней рубашкой. Даже землетрясение меня сегодня из хаты не выгонит, решил Растопчин. Он позвонил Елене, поблагодарил за цветы, позвал на вечер к себе.