Александр Щелоков - Генеральские игры

Избирательную кампанию Носенко повел на основе здорового национализма.

— Учтите, — бросил он на одной из первых встреч фразу, ставшую потом знаменитой, — среди тех, кто собирается управлять вами, один я русский, остальные — Жванецкие. Изберете кого-то из них, они здесь все разграбят, умотают в Израиль, а вас оставят лицом к лицу с китайцами.

Этой фразой Носенко одним махом отобрал половину голосов у конкурента, Грушецкого, который ни евреем, ни китайцем не был. Конечно, при голосовании Носенко победил.

Таким образом, главного гостя свадьбы Гулливеру выбирать не пришлось: без губернатора, родственника тещи, обойтись было нельзя.

Вторым почетным гостем молодоженов стал Пират — уголовный авторитет, трубивший часть последнего срока в одной зоне с Гулливером. Именно Пират упросил кореша поменять Запад на Восток и возложить на себя руководство оружейным бизнесом.

Пират после отсидки быстро освоился в новых условиях. Он сколотил банду крутых ребят, но не стал её прятать от общественности, а, наоборот, легализовал, назвав «казачьим формированием».

Своих «казачков» Пират одел в военную форму, обул в сапоги, которые кадровые уголовники по инерции продолжали именовать «прохарями», украсил фантастическими крестами. Кто-то из столичных корешей Пирата купил их оптом в Москве на Таганке у местных нумизматов. Кресты выдавались не просто так, а с учетом судимостей и ходок в зону. За каждую полагался крест. Были в этом казацком строю заслуженные воины с тремя-четырьмя крестами. Сам Пират на кителе табачного цвета носил радужную колодку с ленточками советских орденов, которых ему никогда не вручали.

Но не китель и не кресты «казачков» открыли Пирату калитку к власти. Во-первых, он сразу поддержал кандидатуру Носенко, и «казачки» взяли на себя охрану претендента на губернаторское кресло. Затем Пират включился в кампанию под лозунгом «Ельцин — наш президент». Это заметили в администрации и оценили весьма высоко. С помощью московских авторитетов Пират пробился в приемную президента, был обласкан и получил на память фотографию, на которой президент был снят в рост у ствола большого дерева. Фотографию украшала личная подпись Ельцина.

Короче, и второго гостя Гулливеру выбирать не пришлось. Дальнейший список составлялся при участии помощника губернатора и самого Пирата. Так что в нем оказались только люди нужные и приятные.

Вечером в назначенный час в поселок Новый (злые языки завистливых горожан добавляли к этому названию ещё слово «русский») к усадьбе Гулливера потянулась череда дорогих машин иностранного производства. Они заполонили длинную улицу, забив её от перекрестка до места, за которым начинался лес.

Церемонной чередой гости проходили внутрь усадьбы и по длинной дорожке, выложенной цветной итальянской плиткой, двигались к дому. Уже от ворот перед ними открывался вид, который позволял судить о светлом настоящем хозяина, который при жизни одного поколения сумел достигнуть всего, о чем мечтали миллионы чудаков, веривших в обещания власть имущих подарить им благополучие и процветание.

На фоне зелени высилась большая, светлая дача в три этажа — широкие окна, декоративные башенки по углам, огромная серебристая тарелка спутниковой антенны на крыше.

В саду стояла крытая веранда, пахшая свежеоструганными досками и краской. Ее за пять дней специально соорудили для полусотни дорогих гостей, приглашенных на свадьбу. Во всю длину веранды тянулся стол, накрытый со скромной изысканностью. Гулливер заранее определил, что все должно поражать простотой и на каждого приглашенного не следует тратить более двухсот долларов. Это удалось выдержать.

Вдоль стола, поджидая гостей, стояли двадцать пять официантов в одинаковых красных пиджаках. Строй возглавлял метрдотель в черной тройке, в строгих роговых очках — ни дать ни взять действительный член Российской академии наук, ждущий вручения Нобелевской премии.

Невеста и жених встречали гостей у входа на веранду. При этом Гулливер стоял на второй ступеньке крылечка, невеста — на первой, дабы уравнять различия в росте.

Гости целовали Верочке руку, а с хозяином здоровались в зависимости от того, в какой близости с ним находились. Некоторые дружески жали ладонь, другие тискали в объятиях. И слова произносились при этом разные. Начальник управления внутренних дел полковник Якименко с командирской теплотой в голосе сказал: «Алексей Павлович, искренне поздравляю. Искренне». Вадик Штука, сокамерник и сонарник по второй ходке, стиснул виновника торжества в медвежьих объятиях: «Ну, Гулливер! Значит, заштамповался? Сочувствую!» И от полноты чувств он шлепнул невесту по кругленькой попе: «А ничего подрессоривание. Ничего!»

Губернатор назвал невесту пампушечкой, помял, потискал в объятиях, а жениху пожал руку: «Желаю. Да, сердечно. Желаю». Видимо, в тот момент он ещё не знал толком, что же сказать новоявленному родственнику.

Зато Пират знал.

— Гуля! — сокращая слово «Гулливер», грохнул он как из пушки на всю веранду. — Манали мы фраеров. Кончился коммунизм. Теперь власть взяли мы. — Он сжал кулак, поднял его над головой, посмотрел на начальника управления внутренних дел. — И уже не выпустим. Верно я говорю, полковник?

— А что? — ответил Якименко с дипломатичной неопределенностью. — Тут уж как получится.

Свадьба гудела и веселилась. Текло, лилось спиртное, наполняя души хмельным угаром. Оказалось, что некоторые гости привезли с собой не жен — что с ними делать на таком важном симпозиуме, — а своих любовниц. Крича «горько», они заводили себя.

Гремела музыка. Начались танцы. Поскольку «молодых» на свадебном пиру не обуревало желание уединиться (заветный пирог они уже давно распробовали), Гулливер и Верочка гуляли с гостями, веселились сами и созерцали чужое веселье.

После полуночи, когда все изрядно притомились, губернатор взял Гулливера под руку и отвел в сад. Кто таков его новый родственник, он уже знал, но все же решил прощупать его взгляды и надежность.

Они остановились у фонтана. Рядом тихо плескались струи воды, подсвеченные красным светом.

— Алексей. — Губернатор говорил раздумчиво, словно колебался, стоит ли затевать разговор вообще. — Ты Каравая знал?

Каравай в криминальном мире считался авторитетом старой закалки. Несколько лет назад он бесследно исчез с горизонта, хотя кореша о нем изредка вспоминали. Поэтому Носенко собирался выяснить, в каких отношениях Гулливер находился с Караваем, и, исходя из этого, строить с ним разговор.

— Знал, — ответил Гулливер и поморщился, — но не кентовался.

— Что так?

— Не нравятся мне такие: не каравай — окусок.