Александр Щелоков - Генеральские игры

— Вы зайдете ко мне? — спросила Леночка. — Я напою вас чаем. Немного согреетесь и обсохнете.

— Это удобно? — Он колебался, и она видела — это не попытка продемонстрировать скромность, а искреннее желание не помешать. — Уже поздно.

— Это удобно. — Леночка говорила мягко. Она взяла из его рук зонт, закрыла его. — Я живу одна. Проходите смелее.

Леночка занимала двухкомнатную квартиру на третьем этаже. Все здесь было отделано и обставлено просто, но с большим вкусом. Никаких лишних вещей, только самое необходимое.

Войдя в прихожую, Рубцов остановился; он видел, как его ботинки на лестнице оставляли мокрые следы.

— А вы черпнули, — определила его Леночка, — разувайтесь, я просушу.

Она подала ему пушистые домашние тапочки с помпонами. Мужской обуви в доме не было. Рубцов это отметил автоматически и ощутил необъяснимое облегчение.

— Проходите в комнату, — предложила Леночка, — я сейчас.

В просторной светлой гостиной стоял круглый раздвижной стол, четыре стула с изящными гнутыми спинками, серый диван у стены. С потолка свисал оригинальный светильник — шесть молочных шариков на изогнутых золоченых трубочках. Сервант с хрусталем и фарфором. Два прилично исполненных маслом пейзажа — зимний и летний. Художник изобразил одно и то же место с одной точки.

Не рискнув сесть без приглашения, Рубцов остановился у стены и стал разглядывать картины. Они производили странное впечатление, утверждая в зрителе грустную мысль: вот так и проходит жизнь, неизбежно перетекая от лета к зиме…

Леночка вошла в комнату несколько минут спустя. На ней теперь был необыкновенно пушистый халат, сиявший белизной первого снега. Подсушенные волосы отливали здоровым блеском.

— Вы не против, если я приготовлю ужин?

Рубцов ощутил голодный спазм в желудке — он даже не обедал, но все же от ужина собирался отказаться. Однако Леночка его опередила.

— По глазам вижу — не против. Выпьете пива? Пройдем на кухню.

На нижней полке большого холодильника «Бош» стояла целая батарея пивных банок.

— Выбирайте по вкусу.

Рубцов взял темно-синюю банку шведского «Припса» с изображением золотого клипера. Повернулся к Леночке.

— Вы любите пиво?

— Нет. — Она посмотрела на него с улыбкой.

— Значит, у вас часто бывают гости?

Он понимал, что его вопрос не слишком тактичен для человека, который только что переступил порог чужой квартиры.

Леночка уловила в его голосе нотки едва слышимой ревности.

— Нет. Здесь мое тайное убежище. Сюда я не приглашала даже подруг.

— Откуда же пиво, если вы его не любите?

Вопрос был дурацкий. Тем не менее Леночка ответила:

— Вы будете смеяться, но я скажу: из кино.

Он ничего не понял. Она пояснила:

— В американских кинофильмах у людей дома в холодильниках всегда есть пиво. При желании человек берет банку и пьет. Я не пью, но банку могу взять в любое время. Это дарит мне чувство уюта…

Рубцов кивнул. Он знал, — такого рода мелочи — пиво в холодильнике, сто долларов в кармане, золотое кольцо на пальце — дарят человеку призрачное ощущение стабильности, утверждают в мысли о прочности собственного положения.

Пиво было холодное, вкусное.

Он сел на маленькую табуретку у стены и стал наблюдать, как быстро и ловко орудовала у стола хозяйка. Салат. Картофельное пюре быстрого приготовления. Сосиски из консервной банки. На все, казалось, ушло совсем немного времени.

— Поможете донести?

Леночка протянула ему салатницу и блюдо с пюре.

Через минуту они уже сидели за столом.

— Хотите выпить? — Голос Леночки звучал озабоченно. — Водка? Вино?

— Спасибо, нет.

— А я выпью водки. Промерзла и промокла. Как бы не простудиться. Может, составите компанию?

Рубцов согласно кивнул.

Они выпили и принялись за еду. Рубцов был голоден и дома расправился бы с сосисками и пюре в два счета. Но здесь он вкушал неторопливо, чинно отрезая от сосиски маленькие кусочки. Леночка с интересом за ним наблюдала.

— Вы женаты?

Она спросила и вдруг почувствовала бестактность вопроса. Об этом Можно было спросить мужчину, который начинает заигрывать, имея в виду определенную цель. Напоминание о жене охлаждает ухажеров. Заподозрить Леонида Леночка не могла и пожалела, что дурацкий вопрос сорвался с её губ.

— Был.

Он ответил, и ей показалось, что это дает право задать новый вопрос.

— Разошлись?

— Нет, она погибла. — Рубцов вздохнул. В ответе не слышалось ни печали, ни сожаления. Только констатация факта.

— Вы её любили?

— Любил.

— Давно она?..

Выговорить слово «погибла» Леночка не смогла.

— Два года назад. — Леонид печально качнул головой. — Как говорят: «Летайте самолетами Аэрофлота».

Она все поняла.

— Вы очень одиноки, Леонид.

Она не спрашивала — утверждала. Он не стал отрицать.

— Может быть. Но я привык. Мне кажется, сегодня все одиноки…

— Вы пессимист?

Вопрос показался ему неожиданным, и, чтобы скрыть замешательство, Рубцов засмеялся. Она встретилась с ним взглядом, и он заметил в её глазах ласковый отблеск.

— Что, похоже?

Он переносил вынужденное одиночество стойко, полностью отдаваясь службе, которая все больше и больше вытесняла из жизни все другие интересы и увлечения. И вот проблеск доброты во взгляде собеседницы вдруг заставил его остро ощутить приступ мучительного одиночества.

В детстве, оставшись без родителей на попечении бабушки, милой и доброй Настасий Андреевны, он до пятнадцати лет ложился спать с маленьким, умещавшимся в ладошке, плюшевым медвежонком. Сжимая его в кулаке, Леня чувствовал, что в холодной постели, под неуютным одеялом, в плохо протопленной деревенской избе, в надвигающейся темноте он не один, с ним рядом его молчаливый и верный друг. Мишка за многие годы вытерся, облез, но оставался таким же другом, как и тогда, когда был красивым, мягким, теплым. Прикосновение к нему возвращало уверенность, успокаивало.

И вот сейчас что-то заставило Леонида искать теплоту и понимание у женщины. Слишком гнусно все было вокруг, одиноко внутри, беспросветно в будущем. Он протянул руку через стол к Леночке, но вдруг испугался своей смелости и задержал пальцы, не зная, что делать дальше.

Леночка поняла его движение. Ее теплая ладонь легла на его руку нежно и ободряюще. Леонид сжал пальцы.

Когда Леночка наклонилась вперед, чтобы коснуться его руки, он увидел её грудь, вольную, ничем не прикрытую, полную той красоты, которую женщинам дарит молодость и здоровье.

Рубцов опустил глаза.

— Я вам нравлюсь? — спросила она.

Женское чутье подсказало ей, как следует поступить в такой момент. Это не было профессиональным заигрыванием или кокетством, которыми она теперь в совершенстве владела. Впервые в жизни её влекло желание сочувствия чужому одиночеству, стремление сблизиться с человеком духовно. Ее сердце билось учащенно, голос подрагивал, и она с трудом сдерживалась, чтобы не погладить его по голове. Это было новое, поистине материнское чувство, незнакомое и волнующее.