Александр Щелоков - Героиновые пули

— Причем тут деньги?

— Притом, дорогой, что пивные банки и пластиковые бутылки из под соков не рождаются в этом лесу. Какая-то сволочь везла их сюда из города. И не в котомке на автобусе или электричке. Везла в лимузине, чтобы выжрать здесь и потом бросить. А ты знаешь, что это за овраг?

Кузьма посмотрел на громадную рану земли. Ее крутые травянистые борта покрывал молодой лесной подрост, а над ним высились золотистые стволы вековых сосен, и дремучие ели простирали в стороны темные лапы. По дну оврага струился и негромко журчал светлый ключ.

— Не, не знаю.

— Вот! — Чепурной страдальчески поморщился. — Ни хрена мы не знаем о земле, на которой живем. Иваны, не помнящие родства!

— Ну, покатили бочку, — Кузьма вложил в реплику максимум насмешливости. — Я лично сюда попал впервые, и возможно больше никогда не вернусь.

— Во! Точно так рассуждали и те засранцы, которые здесь набросали мусор: больше сюда не вернемся. А я, между прочим, в этих местах и раньше бывал. Когда учился, мы отсюда уходили на байдарках вниз по Москве. Сюда добирались транспортом, а дальше уже сплавлялись. Вечерами пекли картошку, грели тушёнку. Конечно, гитара. Денег не было, а жизнь казалась наполненной. Мечты, разговоры, планы, любовь — все было. Зато теперь, куда ни глянь, один разговоры о баксах, марках, тысячах, миллионах. С экранов поносом истекают, зовут, призывают: купи, купи… Купи три жвачки, пошли доброму дяде фантики, а тот не спит ни днем ни ночью, все ждет, когда тебе дорогой приз отвалить. Оглянешься — все вокруг жуют. Девки, бабы — и те. Всюду — в метро, в кино, в театре, как коровы двигают челюстями…

— Жвачку не обожаю, — Кузьма сплюнул. — Говорят они её из старых презервативов делают. Не зря — спермин…

Чепурной ухмыльнулся.

— Никогда не слыхал.

Кузьма сделал несколько шагов в сторону оврага. Остановился, подняв голову. Спросил Чепурного:

— Как вы думаете, Николай Фомич, какой рост у этих сосен? Метров по сорок?

Чепурной задрал голову и посмотрел туда, где на голубом фоне неба зеленели пушистые макушки деревьев. Кузьма ещё раз быстро огляделся, выдернул из-за пояса пистолет, придвинул его к удобно откинутому затылку. В последнее мгновение жизни краем глаза Чепурной заметил движение Кузьмы. Он даже увидел блеснувшую в его руке сталь оружия. Но он не ощутил ни злости, которая заставила бы его сделать резкий рывок и предпринять попытку отбить в сторону пистолет; ни страха, который бы вырвался в диком предсмертном крике.

Его вдруг обуяло тупое безразличие к себе, к окружающему миру, к тому, что было и что могло быть; к тому что уже произошло и что ещё должно случиться.

Он видел синее небо, по которому плыли два белых пушистых облачка, видел золотистые стволы сорокаметровых сосен, подпиравших небо зелеными кронами, и все его ощущения, его мир, его Вселенная вдруг сосредоточились в рамках этой картины, которая тут же вспыхнула красным пламенем, взорвалась и погасла, погрузившись в глубокую, бесконечную и непроглядную тьму.

Звук выстрела, придавленный глушителем, и последний хриплый выдох уже убитого человека слились воедино. Чепурной как подкошенный рухнул на спину. Кузьма слегка отступил, освобождая ему место для падения. Едва тело грохнулось о землю, Кузьма убрал пистолет и оттащил тело убитого к крутому борту оврага. Потом подтолкнул его ногой…

Кузьма Сорокин в принципе не любил убивать людей, и если делал это, то не для души, а лишь по обязанности. В говночисты люди идут тоже не по призванию: кто-то же должен содержать в чистоте места общественного пользования. Короче, есть много разных профессий, которые, как бы это сказать, ну не очень что ли, уважаются обществом, а ведь пустыми даже самые поганые вакансии не остаются.

Работа — всегда работа…

Не спеша Кузьма отошел от оврага, спустился по склону в долину Москва-реки, медленной походкой отпускника побрел по узкой тропке, обегавший крутояр по береговой полосе.

Черкес двигался не спеша. Он гулял. Это мог понять каждый, кто случайно встретил бы его в лесочке. Но при этом он все время старался держаться за деревьями и кустами так, чтобы с тропы его было трудно заметить.

В какой-то момент Черкес отвлекся. Когда он вновь осмотрелся, Чепурной и Сорокин уже исчезли из виду.

Прислушавшись, но ничего подозрительного не услышав, Черкес прибавил шагу. В конце-концов при случае он всегда успеет отвернуть в сторону, чтобы не встретиться с ними обоими лицом к лицу.

Впереди засветилась опушка. К ней бугор сбегал крутым склоном, по которому вились несколько тропок.

Бетонный забор, замыкавший северную часть периметра ограды, не доходил до уреза речной воды метров на двадцать. Дожди подмыли бетонные опоры, и три секции рухнули на землю, открыв широкий проход.

Под бугром через ручей, стекавший в реку, лежали два отесанных бревна, образуя удобный переход над овражком.

Дальше тропинка вела к дыре, пробитой в заборе. Тропа, проходившая тут, заметно сокращала путь из Марьино в Агафоново и потому никакая ограда — ни железная, ни бетонная — не могла устоять перед стремлением людей спрямлять свои пути.

Чтобы выдолбить в стене сквозную дыру, больше походившую на калитку, нежели на щель, потребовалось приложить не только немалые физические усилия. Кто-то вынужден был приходить сюда и приносить с собой инструменты — по крайней мере кувалду и зубило. О наличии последнего в арсенале взломщиков свидетельствовали стальные прутья арматуры, перерубленные с удивительной аккуратностью.

За забором уже по вольной не огражденной территории тянулись ряды огромных бугров, явно искусственного происхождения. Их крутые склоны покрывал земляничник, устилавший землю кроваво-красным ковром зреющих ягод.

По траве бродили серые дрозды — любители лесных ягод. Но на кровь под ногами Черкес обратил внимание раньше, чем на землянику. Трава возле ближайшего к забору бугра была залита темной густой жидкостью.

Черкес остановился, вынул из куртки листок бумаги. Осторожно коснулся одного из стеблей конского щавеля. Бумага окрасилась кровью.

— Так. — Он огляделся, тут же опустил руку в карман и плотно сжать рукоять пистолета.

Постоял на месте, приглядываясь. На примятой траве заметил след волочения. Подошел к краю оврага. Вгляделся в глубину, поросшую кустами лесной малины и рябиновым подростом. Среди зелени заметил лежавшее на боку тело. Судя по синему спортивному костюму это был тот самый человек, которого убрал Сорокин. Значит одно дело сделано, и настала пора поставить точку во втором деле, не менее важном.

Черкес прибавил шагу. Сорокин медленно шел вдоль реки, сунув обе руки в карманы. От оружия он уже избавился, это точно.