Вадим Россик - Страна падонкаф

— Студент знает, о чем базар! Помнишь Дашку, студент?

Витас осторожно соглашается. Не словами — интонацией.

— И что?

— А то, что мою девчонку какой-то чертила кончил в твоем подъезде! — снова распаляется Лущай. — Она к тебе приходила! Может, это ты ее пристукнул?

Все с интересом смотрят на Витаса. Витас уже с вызовом отвечает:

— Значит, все стрелки на меня переводишь? По-твоему, это я Дашку замочил? Обоснуй!

Лущай со злобой глядит на Витаса. Сейчас студент олицетворяет собой все, что Лущай не любит в людях. Слабо сказано: «не любит». Ненавидит, не терпит, чувствует отвращение! Короче, все синонимы «не любить» сразу из словаря Ожегова. Чистенький, аккуратно подстриженный студентик с недешевой сигаретой. Наверно, мама в библиотеке работает, а папа — педиатр! И сынок — в институте. Мудак!

— Слушай сюда, студент. Ты заманил Дашку к себе домой. Пообещал что-то. Может быть, даже тот брелок, который возле нее потом нашли. Она же дура была. Падкая до халявы. У нее даже мобила моя была! Я эту мобилу сам Дашке подарил! С сим-картой! Номер ее сотового на меня зареган!

— И что? — повторяет Витас уже с любопытством.

— А то! Дашка с твоим брелком поехала вниз на лифте, а ты побежал следом по лестнице. Внизу задушил ее и вернулся домой. Тебя никто не видел. Зато теперь есть клевая откорячка для тупых мусоров: «Она ушла, а я дома сидел»!

— Так и было, — замечает Витас. — Она ушла, а я весь вечер дома просидел. Пока полиция в дверь не позвонила.

Встрял Леха:

— Может, чувак реально правду говорит? Мусора же его отпустили.

Лущай яростно оборачивается к нему. Нагнетает.

— Ты что меня лечишь? Меня время не лечит, наркота не лечит, курево не лечит, таблетки не лечат. А ты, гандон дырявый, лечишь!

Но Леху просто так на горло не возьмешь. У него самого родичи гондурасят на Колыме. А Леха — сын своих родителей. Он тоже значительно повышает голос:

— Завали хайло, гопарь! Что ты мне в шары долбишься? Что ты мне в уши долбишься?! Ты моему другану предъяву кидаешь, а обосновать не можешь! Следак из тебя получился на букву «х», но не от слова «хороший»!

Разноречивость мнений. Пацанчики Лущая перекурили и снова взбодрились. Все как на шарнирах. Опять полны боевого задора. А Димас грозно насупился. До него только сейчас стало доходить, что нужно кого-то дубасить. Вся тусовка на «Сметане» напряглась, выбирая удобные позиции. Для атаки, для обороны, для бегства. Кажется, что столкновение неизбежно. И нет никакой надежды на согласие. На entente cordial. Кризис.

В момент апофеоза войны на «Сметане» явился Мандинго с Лёней-трансвеститом. Увидев ораву гопников, приятели запнулись. Не ожидали встретить здесь столько чуждого элемента. А нужного им человека нигде не видно.

— Пацаны, идите сюда!

Это Витас. Нашелся приятель! Но подошли.

Витас показал на Мандинго.

— Я сначала думал, что этот черноголовый Дашку завалил.

«Вот мандюк! Черноголовый! Расист!»

Лущай оглядывает Мандинго. Пренебрежительно сплюнул. Значит, оценил верно.

— А сейчас на кого думаешь?

Насмешливо так. С сарказмом. Как Винокур. Витас беспомощно смотрит на своих. «Кто? Валерик или Артем? А может?..»

— Не знаю.

Лущай открывает было рот, но Мандинго его опережает:

— Я знаю!

Лёня-трансвестит предостерегающе хватает Мандинго за руку, но поздно. Тот уже привлек к себе всеобщее внимание. Мандинго обступают со всех сторон. Враги? Друзья?

— Давай, колись. Чего знаешь?

Гопники, во главе с длинным, смотрят с угрозой. Да и нацики возле Витаса с Мостипаном не мягче. Загоняют в угол. Школьники-одноклассники близко не подходят. Смотрят искоса. Низко голову наклоня. Как поется в знаменитых «Подмосковных вечерах». Отсюда им ничего не слышно. Мандинго решается.

— Я сам сначала реально ошибался, — нехотя признается Мандинго, — гнал на мужика в белой рубашке, на Шамхалова. А Лёня все время подозревал Витаса.

Лущай готовно подхватывает:

— А я что говорю! Студент — самый подходящий кадр!

— Чем это я подходящий? — обижается Витас. Оказывается, неприятно, когда тебя считают маньяком.

Лущай машет рукой.

— Да ладно тебе. Проехали! Пусть пацан говорит.

Витас прикусывает губу. Досадно! Вот так истинная слава тебя и минует!

Мандинго волнуется, путается.

— В общем, сначала я думал, что это Шамхалов убийца. Мы даже поспорили с Лёней.

— Ну, а теперь-то что? — не терпится Лущаю.

— Не гони лошадей, братан — остужает его пыл Леха. — Пусть чувак по порядку рассказывает. Вдруг он и сейчас ошибается?

— Если ошибается, значит, получит, — обещает вдруг Димас. Включился.

Это реально. У Мандинго болезненно сжимается желудок. Рот онемел. На помощь приходит Лёня.

— Нам Лябин помог узнать, кто девчонок убивает.

Все смотрят на Лёню в полном недоумении. «Лябин? Этот дегенерат?»

— Серж догадался его спросить, — Лёня опять переводит стрелки на приятеля.

Нацики вместе с гоп-компанией послушно поворачивают головы к Мандинго. Тот опять начинает сбивчиво говорить:

— Я вдруг вспомнил, как мать Лябина кричит по вечерам: «Леша-а, иди домо-ой!» Значит, Лябин каждый день дотемна гуляет на улице и может что-то увидеть.

— Ловко, — признает Лущай. — И что тебе сказал придурок?

Мандинго отвечает:

— Лябин видел человека, который увел к себе домой Марго. Именно в тот вечер она и пропала. Это было в конце мая. Ее голову нашли в мусорке только через три месяца, в конце августа.

— Н-да, жуть, — замечает Леха. — А Дашка тут причем?

Мандинго смотрит на него, как на тупого.

— Вряд ли у нас в тридцать третьем микрорайоне есть два маньяка. Для одного микрорайона одновременно двое серийных убийц было бы слишком много.

— А с чего ты вообразил, что убийца Марго именно серийный убийца? — задает вопрос Витас.

— Потому что, узнав от Лябина про Марго, моя старшая сестра тоже пошла к этому душегубу. И пропала! Ее уже месяц ищут!

— И ты веришь этому чокнутому пистолеро? — недоверчиво спрашивает за всех Витас.

Мандинго энергично кивает.

— Верю. Это точно тот самый маньяк. Я всю ночь не спал. Думал, прикидывал. Все сходится на нем. Невероятно, но факт!

Лёня-трансвестит тоже трясет своей длинной эмо-челкой.

— Я согласен с Сержем. Мы это чудовище вычислили!

— Анохина, Палашова, Синебрюхова, Никитина…

Скорбный список. Имена юных покойниц падают в тишине, как комки земли на крышку гроба. Лёня-трансвестит едва сдерживает слезы. Хлюпнул носом. Эмоциональный, как девчонка.

Витас прибавляет:

— И Сабина Исхакова!

— А я не верю!

Это Мостипан впервые подал голос. По виду Артема понять ничего нельзя. Тусклый взгляд, непроницаемое лицо. Депрессивный. Куда девался улыбчивый жизнелюб и любитель пива? Возможно, скончался вместе с Сабиной и нерожденной ляпотоськой?