Лариса Исарова - Запонки императора, или орехи для беззубых

— Надо же когда-то начать…

— Кто обрюхатил? Профессор?

Она кивнула и объяснила, что муж в курсе, не возражает, потому что давно подозревал свою неспособность в этих делах…

Не нравился мне ее вид, не узнавала я свою старую подружку. Даже колечки волос обвисли и падали на лицо, как увядшие осенние листья. А главное, не понравилась бледность, почти до синевы.

— Сколько месяцев? Много крови потеряла?

— Шесть с хвостиком. Много, наверное из твоего Карена вытекло меньше, — Она передернулась. — Я все его вспоминаю, как его пытали…

Никогда не думала, что она будет переживать из-за моего любовника!

— А ты не хочешь перескочить к профессору? — попробовала я повеселить ее — Сама говорила, что он вдовец, вот и подкинешь себя с младенцем…

Она снова передернулась.

— Забудь о нем… я его больше близко не подпущу…

Я заметила, что ей трудно стоять, нырнула в коридор, стащила стул и усадила Алку.

— Знаешь, я, наверное, не вытяну…

— И что? Снова забеременеешь, раз уже начала…

— Совсем не вытяну… Мне гадали недавно, что жизнь будет короткая…

— Бред! Неужели ты веришь всяким шарлатанам!?

— И снится по ночам одно сырое мясо.

— Я тебе принесу несколько сонников, — сказала я, — В каждом — разное значение снов.

Но она перебила меня:

— Шагал нашелся?

— Откуда мне знать, не докладывали.

Она прикрыла глаза и замерла…

— Обещай, если умру, ты его возьмешь…

— Шагала?

— Ребенка, балда! Тебе тоже пора за что-то человеческое зацепиться…

— Ты эту кладбищенскую лирику брось…

Она меня не слушала.

— Конечно, если он родится нормальным, я так и напишу в завещании.

— Что он — чемодан, дача, чтоб его завещать!

— Он уже бьет ножками, ворочается, хочешь послушать?

Совсем сбрендила! И это моя циничная Алка!

Я наклонилась, сделала вид, что слушаю, и выпрямилась. Страшно мне стало, до чего женщину эта блажь уродует, даже врача… Но ей нужны фрукты, овощи, весной теперь все так дорого. Я решила тайком забежать к ее профессору, такие дрожат за свою репутацию…

Мы еще немного поболтали, она жаловалась на соседок по палате, которые не позволяли открывать окна, на их храп… И я все больше утверждалась в мысли добиться от этого толстого хмыря создания для нее нормальных условий… Ведь баб цековских не помещали в такие рабоче-крестьянские хлева, а он консультант Четвертой управы. Может устроить туда запросто…

Я не умела откладывать своих решений и сразу после больницы стала вспоминать, где живет научный руководитель Алки. В тот вечер, когда она нас знакомила, он упомянул, что любит свою Плющиху, и с гордостью подчеркнул, что живет в доме Совета Министров… Неужели мы соседи?!

Я понеслась в ДЭЗ, мечтая, чтобы у них был вечерний прием, и ворвалась туда в последние минуты перед закрытием. К счастью, у меня в сумке были пробные французские духи, Карен снабжал меня ими, посмеиваясь, что в мире «деревянных» денег это лучший сувенир для наведения мостов дружбы… Духи сработали снайперски, и оказалось, что мы с Алкиным профессором живем в соседних подъездах.

Я поднялась к профессору без оповещения, позвонила торопливо три раза и очень удивилась, когда, открыв дверь с радостным возгласом, он вдруг отшатнулся, точно увидел Медузу Горгону. Но я влетела в переднюю с такой решимостью, что он отступил.

— Вы меня не узнаете, я подруга Аллы.

За эти годы он стал еще толще и трясся в своей китайской пижаме, как желе.

— Разговор будет недолгим, но, может быть, вы меня пустите в комнату…

Я нагло открыла застекленные двустворчатые двери, вошла в большую комнату, увешанную картинами, и сразу увидела своего Шагала, висевшего в центре между двух окон.

— Позвольте, я вам все объясню… — задребезжал он, забегая вперед, точно хотел прикрыть картину, — я его купил, я заплатил двадцать тысяч, я ничего не знал, мальчики сами принесли…

— Мальчики?

— Поймите, мы врачи, у меня оказался один больной, близкий к миру искусств. И когда я сказал, что слышал о картине Шагала, он пообещал помочь…

— Помочь?

— А потом принес картину, объяснил, что перекупил для меня…

— Алла ее видела?

Он кивнул, отчего его висячие щеки задрожали.

— Ей после этого стало плохо?

— Но поймите, я ничего не успел объяснить…

— Зато она вам сказала, что из-за этой картины произошло убийство…

Он кивал, как китайский болванчик.

— Поймите, я коллекционер. Когда загорается душа, наступает забвение принципов… Успокойтесь, я вам доплачу, может быть, вас устроит тысяч пять…

Я не успокоилась, а врезала ему по физиономии и бросилась к двери.

Дома я первым делом подошла к шкафу и стала прикидывать, что можно продать быстро, без больших хлопот. Мне уже не нужна норковая шуба, а вот кожаное пальто не стоило сплавлять. Его можно начинить теплой подкладкой, и лет на пять хватит в пир, в мир и в добрые люди.

Моя практичность и тут сработала. Надо было думать не только о себе, но и об Алке. С ее здоровьем она, видимо, долго не сможет работать, а зарплата мужа нынче не прокормит троих…

На другой день после уроков я поехала к Федьке, осматриваясь, как шпион в кинофильмах, нет ли за мной хвоста. Я очень боялась навести на него тех подонков, которые убили Карена и «тетю Лошадь». Лишь одно утешало — его нелепая коммунальная квартира.

Я упрямо звонила, пока не появился Федька, разлохмаченный и смущенный. Он пытался поговорить со мной в коридоре, но я ринулась в его полутемную комнату с такой стремительностью, что влетела туда раньше хозяина.

На диване лежало знакомое существо, завернутое в мохнатую купальную простыню, и улыбалось, вызывающе и чуть смущенно. Это была моя десятиклассница — Ильза Михайлова.

Переглянувшись, мы одновременно захохотали, чем очень удивили моего старого друга.

— Вы знакомы?

— Да, уже почти три года… — сказала я. — Значит, это и есть твой ученый друг, которого ты почти любишь, потому что он доставляет тебе бездну радости в постели?

Она кивнула, показав маленькие и острые зубки, а я почему-то с облегчением подумала, что неутешный Федька остался верен себе. Возраст его девочек неудержимо уменьшался, как и полосы на лбу…

— Я его лечила… — сказала с вызовом Ильза. — У него ангина.

— Лучший способ излечения ангин!

— Но, понимаешь, я же чемпион по ангинам, — начал Федька, — а она знает точки иглоукалывания…

Меня растрогало, что он еще не потерял способности смущаться, но у меня было мало времени.

— К сожалению, — сказала я, — придется прервать сеанс… Одевайся, Ильза, мне надо поговорить с твоим «пациентом»…

Она непринужденно сбросила простыню и стала медленно и чуть вызывающе одеваться. Я обратила внимание, что и белье, и джинсы, и блузон были самого дорогого и высокого качества и подобраны с большим вкусом.