Лариса Исарова - Запонки императора, или орехи для беззубых

Как-то я сказала Карену, что эти вещи в моих глазах — подделки, что только мрамор и бронза — истинные произведения искусства.

Он усмехнулся, подняв тяжелые черные брови, и я заметила что глаза его не темные, а светло-серые, точно тающие льдины.

— Весь мир собирает эти «подделки»…

— Это не резон…

— Да, деньги тебя еше не греют… Потому что их мало. Зато, если разбогатеешь, если сумеешь их сохранить, осознаешь себя не рабой, не служанкой, а хозяйкой жизни.

Драгоценности мне нравились, но лишь старинные, тончайшей работы. Ни золото, ни бриллианты в чистом виде меня не волновали, и Карена это удивляло, как удивляла и моя усталость после трех уроков в школе.

— Да, слабое ваше поколение, — любил он говорить, — без энергии, без заботы о завтрашнем дне… без честолюбия…

— А зачем мне думать о том, что будет завтра, если сегодня мне все противно…

— Это комплекс нищеты, — говорил Карен, — а разбогатеешь — станешь доброй. Разве не приятно облагодетельствовать человечество?!

— Хватит с меня филантропов! Мать постоянно возится со всякими общественниками, то на один фонд, то на другой собирает…

— Зачем? Лучше дать в метро интеллигентной старушке полсотни. Неожиданно, на радость и себе, и ей…

— Интеллигентная не возьмет…

— Голодная возьмет…

— Подачку?

— Сострадание.

Но постепенно увлечение антиквариатом стало и меня засасывать. Острая радость разгоралась в душе, когда удавалось купить то. что страстно хотелось. И удовлетворение это давало больше, чем близость с очередным мужчиной. Я полюбила бронзу и бисерные вышивки и начала экономить, чтобы сохранить деньги для покупок.

Посещение аукционов два раза в неделю наполняло мою тусклую, спокойную жизнь азартом, которого я раньше в себе не подозревала. На аукционах я обрела несколько знакомств, обернувшихся для меня потом и радостью, и горем.

Оно совпало с приходом Ильзы и со щенком.

Девочка была моей единственной привязанностью в школе. С лицам японочки и фигуркой балерины, она в седьмом классе рассказала мне по секрету, что ее изнасиловали дома приятели отца-пьяницы, что мать ей не поддержка и жить совсем не хочется.

Я приютила ее на несколько недель, много говорила о том, что жизнь не кончена, что она еще увидит солнце и счастье. Постепенно девочка оттаяла, хотя с тех пор ее лицо стало старше и тверже.

Вернувшись домой, она начала широко пользоваться тем, что подарила ей природа, устроившись в суриковское училище натурщицей и получая по десять рублей за час. Кроме того, она работала секретарем-машинисткой у престарелого писателя, словесно развращавшего девочек, и дворником — утром до школы — за что получила от ДЭЗа право занимать подвальную комнатку, куда не пускала родителей.

В девятом классе ее пытались исключить из школы за «аморальность». Вернее, о ее образе жизни знали мало, но вызывающие туалеты и косметика бесили и одноклассниц, и учителей. Я убедила директрису, что этим мы окончательно сломим судьбу девочки, которая прекрасно училась и неплохо болтала по-английски.

Она приехала ко мне с цветами и рассказала, что имеет постоянных «друзей». Один — сорока двух лет, с квартирой, дачей и казенной машиной, крупный партийный босс. Второй — бармен, тридцати пяти лет. Он очень любил появляться с нею в ресторанах и всегда шел сзади, чтобы наблюдать, как облизываются мужики на его «телку». И третий — научный работник, которого она почти любит, хотя и устала от сложностей.

У меня вызывали уважение ее независимость и мужество. От «друзей» она принимала лишь подарки и развлечения, а не деньги, хотя, когда хотела дорогую тряпку, ей никто не отказывал, кроме ученого. Чаще он сам был на ее иждивении, но она собиралась связать его с барменом, чтобы тот подкинул деньги этому недотепе за право фиктивно оформить журналистское кафе на его «чистую» фамилию.

Именно с Ильзой мы подобрали на улице у мальчишек издыхающего щенка. У него были парализованы задние ноги, он казался комком грязной шерсти, но от огромных детских коричневых глаз защемило мое сердце. Я купила его за десятку, взяла на руки и притащила в квартиру. Меня не интересовала его порода, но, когда мы его вымыли, он оказался белоснежным и лохматым, с огромной заросшей мордой и массивными передними лапами.

В разгар наших хлопот приехал Карен, окинул взглядом Ильзу и щенка и вызвал меня в кухню.

— Убери… — сказал он спокойно, — тебе нужна породистая собака, я привезу японского хина. К твоим туалетам подойдет…

— А мне этот нравится, — сообщила я без нажима, но твердо.

Он пожевал губами.

— А девка тебе зачем? Передаешь опыт?!

Я вздрогнула: он впервые подчеркнул мое положение. Волна бешенства полыхнула на моем лице. Щеки загорелись, глаза заблестели, и Карен посмотрел на меня с откровенным призывом. У него в такие минуты дрожали ноздри и подрагивали брови, а обычно оливковое лицо розовело…

— Извинись! — Голос мой дрожал, и почему-то екнуло сердце.

— О, мадам, простите… — засмеялся он, но что-то изменилось в его взгляде. Только много месяцев спустя я поняла, что с этой минуты он отдалил меня от себя. Он был злопамятен и не прощал непокорности.

— Я повышу сумму в долларах за темперамент. Не ожидал, приятно… — Он облизнул губы, точно отпил особо крепкий и пряный напиток, — Красивой женщине капризы к лицу… Держи этого барбоса, только в мои приезды пристраивай где хочешь, хоть у этой девки…

— Почему она тебе не понравилась?

— Благотворительность до добра никого не доводила… А у нее уже нет сердца. Ее лепило слишком много рук…

Я оставила щенка и попросила Ильзу обязательно звонить мне перед приездом…

Она поняла и больше с Кареном не встречалась, а Тришку с восторгом увозила в свою подвальную комнату, когда босс извещал о своем появлении. И это помешало мне привязаться к щенку. Я не умела никого делить, и в конце концов собака перешла в ее полную собственность. Я только совала ей деньги на прокорм, внушая себе, что лучше его совсем не видеть, чем от случая к случаю.

Зато мои знакомства с коллекционерами и даже дружбу с ними Карен всячески приветствовал, особенно с теми, кого он ценил за вкус и понимание вещей. Он учился у них на ходу, впитывая детали, о которых не прочтешь в книгах и мимолетное обсуждение на аукционе отдельных предметов давало, по его мнению, больше, чем научная лекция специалиста.

Первой оказалась Лиза — высокая худощавая женщина, с седыми вьющимися волосами и всегда поджатыми губами, отчего круглый подбородок бросался в глаза раньше, чем ее небольшие и пронзительные глаза…