Александр Каневский - Проклятия по контракту

…Припарковав машину у кафе «Незабудка», Пахомов обежал вокруг, предупредительно распахнул дверцу и помог Тине выйти из машины.

— Меня пугает твоя галантность. Это неспроста. — Она подозрительно заглянула ему в глаза. — Ты что-то задумал?

— А меня пугает твоя проницательность. Да, я хочу тебе предложить всё-таки зайти в «Незабудку», посидеть там десять минут и выпить стакан сока, только сока… А я пока потолкую с Кононовым. Думаю, один на один наша беседа будет продуктивней.

— Конечно, — согласилась она, — ты лучше поймёшь его, как бабник бабника.

— Как бывший бабник, — исправил он её, направляясь к подъезду.

— Но ещё сохранивший квалификацию! — бросила она ему вдогонку.

— Ах, так?.. Тогда я оправдаю твоё обвинение! — Он развернулся, подскочил к ней, обнял, расцеловал и побежал обратно к подъезду.

— Сумасшедший! — радостно выдохнула она.

Квартира Кононова была неубрана и неухожена.

Осмотревшись, Борис произнёс:

— Боюсь, твоим гостям здесь не очень уютно.

— Никаких гостей, — ответил хозяин. — Иногда забегают тараканы, да и то чужие. Квартира не для приёмов, а для интима.

— Как же ты заманиваешь сюда женщин?

— Здесь призывно пахнет спермой. Кстати, если нужно будет, дам попользоваться.

— Спасибо, опоздал ты с этим предложением: я недавно женился.

— Повторяешь мои ошибки!..

— Но я, действительно, впервые по-настоящему влюбился!

— И это у меня было: клятвы, букеты, поцелуи под луной… Потом беременность, ребёнок, ночи без сна, постоянные скандалы… Стройная лань раздулась в необъятную корову, но не мычащую, а орущую и курящую, мне казалось, что я сплю с храпящей пепельницей, секс превратился в скотоложество… — Чего ж ты не разведёшься?

— Там папа какой-то козырный туз в налоговой инспекции, пригрозил, что, замордует проверками, перекроет любые поставки из-за рубежа и, вообще, мне будут периодически ломать рёбра… Мол, шляйся, сколько хочешь, но семью не рушь!.. Вот я и шляюсь… Была идея рвануть из страны, но тогда дочку потеряю, а я её очень люблю… Надеюсь, твой тесть не из налоговой?

— У моей жены нет отца, он давно скончался.

— Бывают же везунчики!.. Ладно, хватит о грустном… Как ты меня нашёл?

— Забыл, кем я работаю… Это связано с нападением на Бурляева.

— Странная история. Так что, я на подозрении?

— Мы пока только проверяем круг общения.

— Да мы с ним даже не знакомы. Просто я был их поставщиком.

— Я знаю.

— Кто тебе доложил?

— Радов, их экспедитор.

— А, этот слепой мудак.

— Почему слепой?

— Он пытался заигрывать с моей женой.

— А почему мудак?

— По той же причине… Так это Радов натолкнул тебя на мысль о моём участии?

— Да нет же, нет!.. Просто я пытаюсь исключить тебя из числа подозреваемых.

— Можешь с чистой совестью вычеркнуть меня из этого списка. Во-первых, я в тот вечер, с семи до одиннадцати, провел время на этой тахте с очаровательной женщиной, которая, при острой необходимости, это подтвердит… А во-вторых… Я уже третий год не расширяю своё производство, не делаю инвестиций, не покупаю никаких акций…

— Это почему же?

— Раз суждено прожить жизнь с нелюбимой, я посвятил свою жизнь любви на стороне, а на это мне денег хватает. А умру — мои предприятия достанутся дочери, я всё завещал ей, она их продаст и будет обеспечена. Так что мне никакие новые бизнесы не нужны!.. Стимула нет!.. Понимаешь?

— Грустно. Но понимаю… Спасибо за откровенность… Но чем-то ты всё-таки занимаешься?

— Трачу деньги с одной недостойной женщиной.

— А с достойной не пробовал?

— С недостойной интересней.

— Ты говоришь про Алину?

— И это ты знаешь?.. Ну, Радов, погоди!

— Это не он.

— Он, он!.. Впрочем, какая разница. Но согласись, девка классная?

— Соглашаюсь.

Борис поднялся.

— Погоди! — Кононов подбежал к бару, вытащил бутылку «Хеннесси». — А на посошок?

— Я за рулём, и мне ещё далеко ехать.

— Какой-то ты скучный стал после женитьбы! Но ничего, это постепенно проходит… — Плеснул себе в фужер, выпил. — Когда будешь докладывать обо мне своему начальству, объясни им, что я — не убийца, я — блядун… Повторяю: если возникнет потребность, можешь всегда рассчитывать на эту хату.

— Надеюсь, в ближайшие годы не возникнет. — Не зарекайся!

У входа в кафе стоял огромный охранник-вышибала с «фирменно» выбритой головой. Очевидно, хозяева требовали, чтобы он встречал посетителей приветливо, но для него это было тяжкой обязанностью: при виде Пахомова он оскалил зубы в какой-то пугающей гримасе, которая должна была изображать улыбку. «После такой улыбки надо сразу отстреливаться», — подумал Борис. Он вспомнил последнего, виденного им, бородатого швейцара в ресторане «Прага», который за десять метров распахивал дверь перед каждым посетителем и с поклоном приглашал его войти. Куда они все подевались, не передав своего опыта молодому поколению?.. Уйду на пенсию, открою школу швейцаров, — решил Борис.

Зайдя во внутрь, он подсел к Тине, хлебнул из её фужера глоток сока и пересказал ей беседу с Кононовым.

— Думаю, он не врёт, но проверить не мешает. — Огляделся. Заметив, что все окна с решётками, прокомментировал. — В это кафе надо приходить с напильником.

Было только шесть часов, очевидно, постоянные посетители ещё не прибыли. В углу за тремя сдвинутыми столиками шумела компания подростков, отмечая день рождения своего сотоварища, худенького, взъерошенного очкарика. Один из них, самый активный, приставал к официанту, чтобы тот поставил принесенный ими диск. Тому надоело, и он согласился. Зазвучал реп, под который компания ринулась танцевать. Сквозь грохот музыки доносились слова:

— Потрясающая поэзия! — отметила Тина.

— Очевидно, эта песня посвящена первой эрекции именинника, — объяснил Борис.

Тина расхохоталась. Потом поднялась.

— Пойдём отсюда — здесь так неуютно.

— Согласен. В этом кафе нужен не вышибала, а вшибала.

В квартире Рыбина на звонок никто не отозвался.

— Подождём, — предложил Борис. — У дома скверик, посидим на скамейке, попьём кофе — в термосе ещё осталось.

Только они присели на скамейку, к дому подкатил старенький, дребезжащий автомобиль, из которого вышел Рыбин — они узнали его по фотографии в газете, полученной от Тининой родственницы. Ему было уже лет за шестьдесят, но он ещё был строен, подтянут, с пружинистой походкой, нос с горбинкой, седые пряди, спадающие на лоб — он, и в правду, напоминал Робин Гуда, только уже на пенсии. К нему бросилась поджидавшая его маленькая старушка и пыталась всучить ему что-то в целлофановом пакете. Он досадливо отмахивался.