Лиза Марклунд - Пожизненный срок

Нина молча смотрела на нее, и Анника продолжила:

— Они оба были жестоко избиты, каждый из них во время допроса показал, что это сделал Давид, и держался этой версии до суда, где оба вдруг поменяли показания. В этих историях есть и другие совпадения: например, в обоих случаях Давид обращается к ним по именам.

Нина на мгновение отвернулась к запотевшему окну.

— Это тоже бросилось мне в глаза, — согласилась она. — По-моему, они не могли оба, не сговариваясь, измыслить такую ложь. — Она посмотрела на Аннику: — Ты же не станешь писать об этом, правда?

Анника вгляделась в усталые глаза Нины.

— Зачем же ты мне все это рассказала, если не хочешь, чтобы эти сведения стали достоянием гласности?

Нина снова отвернулась.

— Насколько я понимаю, все это может попасть на первую полосу, но решать должна Юлия. Не знаю, захотела бы она предать все это гласности…

Нина встала и принялась надевать темно-зеленый дождевик.

— Ты можешь использовать информацию, если ее подтвердит какой-нибудь другой источник. Но я бы хотела, чтобы ты сначала показала статью мне.

— Конечно, — пообещала Анника.

Нина Хофман вышла из кафе, не попрощавшись и не оглянувшись.

Анника осталась сидеть за столом с чашкой остывшего кофе.

Нина не любила Давида Линдхольма — это совершенно ясно. И в этом нет ничего странного, если то, что она говорит, — правда. Это же ужасно — видеть, как твоя лучшая подруга увязает в разрушительных отношениях и ничего не может с этим сделать.

«Это ужасно — все знать, но читать на первых полосах газет, каким героем был Давид Линдхольм».

Анника взяла сумку и вышла из кафе к машине, незаконно припаркованной на Бондегатан. Штрафной квитанции не было, и это хороший знак.

Она вставила ключ в гнездо зажигания, когда зазвонил сотовый телефон. Анника достала его из сумки и посмотрела на дисплей. Номер был ей незнаком, но она решила ответить.

— Анника Бенгтзон? Это Тиммо. Ты пыталась до меня дозвониться.

«Тиммо? Тот самый, которого избил Линдхольм!»

— Привет, — сказала она, переводя передачу в нейтральное положение. — Спасибо, что перезвонил. Ты не против, если мы встретимся и поговорим?

— О Давиде Линдхольме? Охотно. Этому человеку я обязан всем в моей жизни.

Нина медленно вела патрульную машину по Юргордскому мосту. Андерссон сидел рядом, мрачно глядя в окно на толпу промокших граждан, шедших к Скансену, этнографическому музею под открытым небом, на празднование национального дня Швеции.

— Никому из этих людей на самом деле нет никакого дела до Швеции, — заметил он. — Они хотят попасть в телепередачу и увидеть королевскую семью.

Нина молча стиснула зубы: «Терпение, главное, терпение».

Дождь уже шел, когда она заступила на дежурство, и продолжался не переставая всю смену. Иногда он поливал так сильно, что видимость становилась совсем плохой. Дул сильный ветер, и Нине приходилось крепко держать руль.

«Такую погоду он не переживет. Если Александр на улице с четверга, то его уже нет в живых».

Нина затормозила на перекрестке с Лонггатан. Пожилую женщину на велосипеде сбила машина. Женщина сидела на краю тротуара и, болезненно морщась, держалась за левую щиколотку. Водитель оставался в машине. Вид у него был одновременно растерянный и раздраженный.

Нина открыла дверцу, но помедлила, прежде чем выйти.

— Я не собираюсь мокнуть одна, — сказала она. — Поговори с водителем, а я возьму на себя эту старую корову.

— Господи, в такой день надо дома сидеть, — буркнул Андерссон и вышел под хлещущий ливень.

Андерссон пребывал в паршивом настроении с самой передачи дежурств в шесть тридцать. Присутствовало всего шесть человек и старший офицер. Всех остальных послали на усиление, как это обычно бывает в национальный праздник, в день смерти Карла Двенадцатого и другие подобные даты.

— Так как все случилось? — спросила Нина, склонившись к женщине.

На старухе было пончо с капюшоном из какого-то водонепроницаемого материала, но дождь лил так сильно, что промок и капюшон. Нина не сразу заметила, что женщина плачет.

— У меня сильно болит нога, — сказала она, указывая на лодыжку.

Ступня торчала под таким необычным углом к голени, что Нина сразу поняла: это перелом.

— Сейчас тебя отвезут в больницу, — сказала она. — Надо наложить на ногу гипс. Да и ни к чему тебе сидеть на тротуаре в такой дождь. Ты простудишься.

Нина связалась с оперативным центром и попросила прислать скорую помощь на перекресток Юргордсвеген и Лонггатан.

— Он мчался как сумасшедший, — пожаловалась женщина, указывая на человека в машине. — Я спокойно ехала у тротуара, и вдруг он ударил меня сзади. Я не хочу, чтобы это прошло ему даром.

Нина улыбнулась и положила ладонь на плечо женщины.

— Не переживай, — сказала она. — Мы до всего докопаемся. Но сейчас самое главное — отвезти тебя к врачу…

Подошел Андерссон, держа в руке трубку, в которую только что дунул проштрафившийся водитель.

— Похоже, что этот парень начал праздновать, не дожидаясь обеда, — сказал он.

— Отвезем его на экспертизу, — сказала Нина, видя, что к перекрестку, вынырнув из-за пелены дождя, подъезжает машина скорой помощи.

Они передали женщину на попечение медиков, Андерссон усадил пьяного водителя на заднее сиденье справа и сдвинул свое сиденье назад, чтобы лишить задержанного свободы маневра.

— Эта старая кошелка моталась из стороны в сторону. Я просто не мог ее объехать.

«Как идут поиски. Найдут ли они его?»

Утром, во время передачи дежурства, когда им сказали, кто и на какой машине выедет на смену, старший офицер сообщил о новых пропавших без вести и о ходе уже ведущихся поисков. Поиски сына Давида должны были возобновиться в шесть утра, но их отложили из-за сильного дождя…

— На твоем месте, — сказал Андерссон пьяному шоферу, — я бы прикусил язык до приезда хорошего адвоката.

Нина посмотрела на часы. До конца смены оставался час, а они за весь день ни разу не заехали в участок.

Они долго добирались до Торкель-Кнутссонсгатан в Сёдермальме. Нина сразу загнала машину в гараж, а потом отвела водителя к дежурному офицеру. Водитель еще дважды дунул в трубку с одним и тем же результатом.

0,8 промилле.

— Это не так уж и плохо, — облегченно сказал водитель.

— Ты мог кого-нибудь убить, — сказала ему Нина. — Ты изуродовал этой женщине ногу, а мог искалечить ей жизнь.

Человек метнул в нее злобный взгляд.

— Пойду напишу рапорт, — сказала она Пелле Сисулу, вверив пьяницу его судьбе.

Нина страшно устала, несмотря на то что дежурство было относительно спокойным. Ей все время хотелось плакать.

Хорошо, что впереди несколько дней отдыха.