Лиза Марклунд - Пожизненный срок

Анника вздохнула и набрала номер Нины Хофман.

Нина ответила без промедления.

— Ты, конечно, поняла, — сказала Анника, — что я пишу статью о Давиде для завтрашнего номера. Я упомянула факт, что они с Юлией прожили некоторое время в Эстепоне.

— Я не возражаю, если ты не будешь писать о его криминальных контактах, — сказала Нина.

Анника вздрогнула от неожиданности.

— Что ты хочешь этим сказать?

— От меня ты этого не слышала, — сказала Нина.

Анника прижала ладонь ко лбу и задумалась так, что ей показалось, будто у нее в мозгу скрежещут шестеренки. Что это может значить?

— Я планирую написать об этом в завтрашнем номере, — сказала она. — Об Альготе Генрихе Хеймере и Филиппе Андерссоне и…

Трубка умолкла.

— Алло, алло, Нина?

— Мой коллега возвращается к машине. Дежурство заканчивается в полночь. Мы можем встретиться завтра утром. Я тебе позвоню.

Инспектор полиции закончила разговор.

«Здесь что-то есть, здесь определенно что-то есть».

Она собрала вещи, закрыла ноутбук и сложила все распечатки в целлофановый файл.

— Ты уходишь? — спросила репортер ночной смены. — Счастливая. А мне придется сидеть здесь до утра. Снегопад кончился, это хорошо. Будет еще несколько погожих дней, а потом снег ляжет до весны…

Анника улыбнулась девушке:

— Увидимся завтра.

В квартире было темно и тихо.

Анника закрыла входную дверь и вошла в прихожую, не включив свет. Она сняла сапоги и повесила на плечики толстую куртку.

Остановившись на пороге гостиной, прислушалась к тишине.

В их старой квартире в Кунгсхольме были слышны все звуки Стокгольма — они просачивались сквозь щели в оконных переплетах и сквозь вентиляцию, вибрация передавалась по каменным стенам и по трубам. Скрипели тормозами автобусы, выли сирены «скорой помощи».

Но здесь было тихо. Звуки современного города не достигали средневековой цитадели.

Она вздохнула, и этот вздох эхом отозвался от стен.

Не включая свет, она прошла в комнату Эллен.

В тот день, когда она получила ключи от квартиры, Анника поехала с детьми в «Икею» и позволила им самим выбрать для себя мебель и убранство — до подушек и пуховых одеял.

В комнате Эллен все было розовым. Даже унылый зимний свет становился веселее от светло-розового оттенка одеяла и бархатной подушки.

Анника провела рукой по изголовью кроватки.

«Пустота, какая пустота…»

Ощущая пустоту в груди, она перешла в комнату сына. При дневном свете вся обстановка здесь была синей, но сейчас, в темноте, предметы казались черными, как сама ночь.

Она опустилась на кровать Калле. Он сегодня забыл взять с собой цыпленка. Анника взяла мягкую игрушку и прижала к груди. Это его новая любимая игрушка, такая же, как сгоревшая на Винтервиксвеген. Этот новый цыпленок пах по-другому — свежестью, чистотой и антисептиком, не пропитавшись еще запахом постельного белья и детского пота.

«Надо убраться, но у меня нет сил».

Сквозь дверной проем она смотрела в гостиную, чувствуя тепло батарей отопления, слыша шорохи в углах.

«Одна, одна…»

Ощущая в ушах звенящую тишину, мучаясь от бесплодного желания кому-нибудь принадлежать, она легла на кровать сына и свернулась калачиком, обняв набитого ватой цыпленка. Это был кусочек счастья, свободы, ожидавшей ее в этой комнатке, кусочек, который не требовал ничего взамен.

Она уснула. Сон окутал ее тяжелым покрывалом и увлек в бездну, и Анника отдалась ему без сопротивления.

Откуда-то издалека послышался звон сотового телефона, разнесший вдребезги мир и покой. Анника резко села, уронив на пол цыпленка. Где она оставила телефон?

Шатаясь, побрела в прихожую.

«Номер скрыт, черт. Это из газеты».

Она нажала кнопку и услышала густой, плотный шум, гул, музыку и отдельные голоса.

— Анника, это ты?

Не ответив, она опустилась на пол.

— Слушай, привет, это я, Томас.

Он был в баре или еще в каком-то кабаке, где было очень шумно.

— Привет, — сказала она в темноту.

— Слушай, — снова заговорил он. — Я заказал два комплекта зимней одежды. Для Эллен. В «Оленсе». Один темно-синий, другой — розовый. Как ты думаешь, какой лучше взять?

Язык его заплетался, причем довольно сильно.

— Где дети? — спросила она.

— Они спят, а я пью пиво с Арнольдом…

— Кто с детьми?

— София дома, так что ты…

— Если тебе надо будет куда-то уйти, то я могу побыть с детьми, — сказала она.

Он замолчал. В трубке гремела музыка диско, слышался громкий женский смех.

— Я не хочу с тобой ссориться, — сказал он.

Аннике не хватало воздуха, она широко раскрыла рот и судорожно вдохнула.

«Он пьян и звонит из бара. Уже устал от нее?»

— Я тоже, — сказала она вслух.

— Как поступим с одеждой?

«Зачем ты звонишь? Чего ты на самом деле хочешь?»

— А ты сам как думаешь?

— Ты всегда говоришь, что надо с умом выбирать девчоночьи вещи. И мальчишеские тоже. Наверное, розовый лучше, нет? Я думал…

— Какой цвет хочет Эллен?

— Розовый.

— Значит, и бери розовый.

— Ты так считаешь?

Она сглотнула, чтобы сдержать подступивший к горлу плач.

«Не звони мне. Никогда не звони. Мне так одиноко, а от твоих звонков у меня кружится голова».

— Пусть она решает сама. Цвет не так уж важен.

— Ладно. Тогда пока?

— Пока.

Ни один из них не отключился. Гремела музыка. Женщина перестала хохотать.

— Анника?

— Да.

— Ты это серьезно? Ты сможешь приглядеть за детьми, когда меня не будет?

Она снова сглотнула.

«Бросай трубку! Оставь меня в покое! Ты разрываешь меня на части!»

— Конечно, серьезно.

— Пока.

— Пока.

На этот раз Анника сама закончила разговор и положила телефон в сумку. Села и подтянула колени к подбородку, ощущая в груди странную смесь экстаза и душевного подъема.

Нина Хофман жила на Сёдерманнагатан, недалеко от Фолькунгагатан в Сёдермальме. Шум уличного движения оглушительным эхом отдавался от стен стоявших в переулке домов. Аннике захотелось заткнуть уши.

Дом был построен в двадцатых годах — светло-коричневый, невыразительный фасад с узкими слепыми окнами. Квартиры в таких домах обычно тесные и темные.

Анника вошла в подъезд, и, когда входная дверь закрылась, уличный шум — к ее удивлению — вдруг совершенно исчез. Анника посмотрела список жильцов. Квартира Нины находилась на втором этаже. Анника поднялась по лестнице, остановилась перед дверью с табличкой «Н. Хофман» и нажала кнопку звонка.

Инспектор Хофман за это время сделала себе короткую стрижку. Одета она была все в ту же куртку с капюшоном, что и во время их последней встречи, в дождливую летнюю субботу.

— Хочешь кофе? — спросила Нина, и Анника кивнула.