Лиза Марклунд - Пожизненный срок

— Знал ли Давид об убийце с топором то, чего не знал никто другой? — спросила Анника.

Нина надела пуховик, повесила на плечо спортивную сумку и, ничего не ответив, пошла к двери.

Профсоюзное собрание должно было начаться через пятнадцать минут, и Анника поняла, что безнадежно опаздывает.

Она шла по Фолькунгагатан, не испытывая никакого желания спешить. Чувствовала, что ступила на очень зыбкую почву, и все остальное теперь не имело для нее значения.

Весь мир окрасился в свинцово-серый цвет. Анника никак не могла стряхнуть с себя все чаще посещавшее ее чувство нереальности происходящего. Мимо шли люди, проплывая, словно неуловимые бесплотные тени. Лица их были напряжены, губы сжаты, глаза пусты и невыразительны. Можно было подумать, что они просто притворяются живыми.

Сегодня утром она проснулась, не понимая, где находится. Серый давящий свет лился из гостиной на кровать, мешая дышать.

Она жила в этой квартире уже пять месяцев, проведя здесь, на Вестерлонггатан в Старом городе, все лето. Вид туристов, жующих мороженое и бросающих мусор у подъезда, вид фальшивой «лондонской улицы» вызывал у нее почти физическую тошноту.

Она знала, что привыкнет, и понимала, в чем ее истинная проблема.

Проблема была во времени, время вдруг расширилось, его стало невероятно много. Обязанности исчезли, растворились в небытии и сменились потоком бесплотного, бесцветного времени.

Она не имела ни малейшего представления, что с ним делать.

Недели без детей были временем свободного падения, падения в никуда, вне какой-либо внятной системы отсчета. То были минуты и часы кричащей пустоты.

Берит с Тордом уехали в отпуск к своим детям, и Анника не могла с ней общаться.

Ее мать позвонила после тридцатилетия младшей сестры и спросила, почему Анника не приехала на семейное торжество, и она сказала, что была сильно загружена работой и не смогла вырваться. Это была ложь, мать это поняла и осыпала дочь упреками.

Анна Снапхане прислала несколько писем по электронной почте — с путаными и агрессивными обвинениями, повторявшими, по сути, то, что она говорила в ту ночь, когда сгорел дом: что она, Анна, отказалась от своей личной жизни, чтобы помогать Аннике, что ради Анники она отказалась от карьеры, что, пытаясь сохранить призрачный брак Анники, Анна испортила свои отношения с Мехметом, и она наконец поняла, что Анника всегда ее оттесняла, и теперь решила взять от жизни все и жить для себя и в свое удовольствие…

Анника не затрудняла себя ответами, понимая, что лишь раздует пламя бессмысленной ненависти.

Это решение оказалось удачным.

Каждый день без детей в этой стерильной, лишенной запахов квартире она работала до изнеможения, а потом без сил валилась спать.

От этого статей не стало больше. Слишком много сил уходило на борьбу с водоворотом времени.

Теперь вот еще Томас повадился звонить по ночам из кабаков…

Анника посмотрела на часы.

Большое собрание Евы-Бритт Квист, посвященное нашему общему будущему, уже началось.

Анника остановилась на тротуаре и зажмурила глаза, не в силах выносить окружавшую ее серость. Людской поток продолжал течь мимо — сзади и спереди. Люди натыкались на нее, иногда, бормоча извинения, наступали на ноги.

«Нужна неподвижная точка отсчета, что-то, за что можно ухватиться, нужны форма и цвет во всей этой пустоте».

В отделе дневной смены собралась масса народа. Анника издалека увидела непослушные, торчащие в разные стороны волосы Евы-Бритт Квист. Она взобралась на стол, чтобы возродить дух шестьдесят восьмого года.

— Речь идет о солидарности, — говорила она напряженным, готовым вот-вот сорваться голосом.

Анника остановилась и поставила сумку на стол Спикена.

— Давно это началось? — вполголоса спросила она.

— Это продолжается уже целую вечность, — ответил шеф новостного отдела, не отрываясь от утренней газеты. Анника заметила, что это «Норботтенс-курир».

— Мы должны стоять друг за друга! — кричала Ева-Бритт Квист. — Сейчас не время одиночек и солистов. Нужен дружный оркестр.

Раздались редкие аплодисменты.

— Они всегда пользуются этой метафорой? — поинтересовалась Анника, открывая обнаруженную ею на столе бутылку минеральной воды.

Спикен только простонал и перевернул страницу.

— Если мы уступим требованиям администрации отказаться от соблюдения законов о найме, то наши работодатели получат возможность увольнять людей по собственному произволу. Мы не можем позволить этого руководству, нам надо сплотиться…

— Чего на самом деле хочет газета? — спросила Анника, сделав глоток.

— Она хочет, чтобы все они заткнулись и поработали, — ответил Спикен, скомкал газету и бросил ее в мусорную корзину.

— И это после того, как мы вложили в газету столько сил! После нашей самоотверженной работы, после бесконечных сверхурочных! Мы пережили реорганизацию, сокращения, режим экономии, мы преодолели и вытерпели все это, сознавая нашу ответственность перед читателями…

По толпе прокатился одобрительный ропот.

— Мы должны продемонстрировать свое единство в борьбе с руководством и его неуемной жаждой наживы. Мы должны ответить действенным и сильным ходом. Профсоюз предлагает объединенную коллективную боевую стратегию, чтобы показать боссам, что мы не шутим. Мы все уйдем в отпуск по болезни!

Анника едва не подавилась минеральной водой.

«Уйти в отпуск по болезни?»

Она во все глаза уставилась на Еву-Бритт Квист, которая подняла руки к потолку, словно ожидая шквала аплодисментов.

— Всем уйти на больничный? — громко произнесла Анника. — Она в своем уме?

Она поставила воду на стол Спикена.

— Мы покажем им, что произойдет, если никто из нас не выйдет на работу. Мы заставим их понять все тяжелые последствия наплевательского отношения к коллективу…

— Господи, — простонала Анника, — ну что за ахинею она несет?

Девушка в костюме обернулась и раздраженно шикнула.

— Что? — спросила Анника. — Ты всерьез думаешь, что это нормально — всем сразу уйти на больничный?

Роня демонстративно отвернулась, сложив руки на груди.

— Нет, скажи мне, — не отставала Анника, — ты что, всерьез думаешь, что это нормально — пользоваться системой социального страхования для того, чтобы отомстить работодателям?

Наступила мертвая тишина, в которой отчетливо прозвучали последние слова Анники.

Стоявшая на столе Ева-Бритт потеряла нить. Она осмотрела толпу, и взгляд ее наконец остановился на Аннике. Ева ткнула в ее сторону пальцем и негодующе произнесла:

— Ты хочешь что-то сказать?

Все повернулись к Аннике, которая, чувствуя, как начинает колотиться сердце, в ответ лишь пожала плечами.